По существу, тексты Замятина (даже: текст, один, большой, в который складываются, срастаются отдельные тексты, ибо это — система), невзирая на их поэтический облик, — исследование, притом экспериментальное: автор ставит эксперимент сразу на трех (по меньшей мере) объектах — пространстве, собственном восприятии и слове — и шаг за шагом протоколирует его ход. Он исследует возможности всех трех объектов, проявляющиеся при одном условии: при их встрече, взаимоналожении. Выводит формулу реакции. Очень четко ее моделирует.
Он выстраивает своеобразную область, возникающую на пересечении ландшафта как зрительного стимула, воспитанного определенными традициями слова и нагруженного культурным опытом восприятия. Показывает, что происходит, когда в ответ на стимул-ландшафт сознание начинает разворачивать свои ассоциативные цепи: устраивает пространству, так сказать, иновыговаривание. Создает портрет непосредственно воспринятого пространства из всей культуры, пережитой воспринимающим к данному биографическому моменту, из всего собственного опыта. В том числе — очень личного, чувственного, телесного, а с другой стороны — ценностного, художественного, этического...
Я не знаю, кто сейчас в русской словесности делает что-то сопоставимое (и кто делал когда бы то ни было). Вполне возможно, что никто.
Этот опыт, думаю, достоин гораздо более внимательной и подробной рефлексии, чем та, что возможна в рамках такой короткой, как здесь, заметки. Причем не (только и не в первую очередь) литературно-критического или (даже) литературоведческого — скорее из области теории культуры, культурных форм. Не написано ли уже что-то подобное? Надо будет поискать.
Е л е н а В и ш л е н к о в а. Визуальное народоведение империи, или «Увидеть русского дано не каждому». М., «Новое литературное обозрение», 2011, 384 стр. (Historiarossica).