Обиднее всего было то, что люди в очереди видели, как я провалился.
И мне ничего не оставалось, как пристроиться в хвост последним. Поначалу это мне не понравилось, но постепенно очередь облекла и повлекла меня за собою, убаюкивая мягким русским говором с характерным акцентом. Потом в русскую речь стали все чаще вкрапляться тюркские слова, женщины снимали шубы и прятали их в чемоданы, приготовляясь к бакинской весне, мужчины смеялись, обнажая золотые зубы и демонстрируя дорогие перстни, тележки двигались, чемоданы уносило лентой транспортера, и не прошло пятнадцати минут, как я получил свой билет, чтоб уж теперь на полном основании пуститься вместе с ним в неизвестность.
Ну а дальше — как положено. Взлет — посадка. И четыре часа между ними.
Когда-то за четыре часа между Москвой и Парижем я успел написатьключк повести «Тайный язык птиц», которую особенно люблю за принадлежность к одному глобальному замыслу, о котором скажу буквально сразу, как только выдохну эту страницу.Ключ —это верно найденная интонация, несколько смысловых узлов, несколько принципиальных сюжетных ходов, по которым писатель безошибочно, как собака по свежему следу, может пройти будущее произведение от начала до конца, ни разу не оступившись, даже если первоначальный набросок представляет из себя неразборчивые каракули на полях телефонной книжки. Понимаете? Минул год между тем перелетом во Францию и тем моментом, когда что-то толкнуло меня, я понял, что время пришло и плод созрел, — и написал свою повесть, фактически не отрываясь, всю ее выписал из этих вот двух-трех покрытых каракулями страниц.
И если я о чем-то сожалел теперь, несясь со скоростью 950 км/ч. на высоте 10 километров, так это о том, что у меня нетключа.И если эта поездка имела смысл — то он заключался только в одном: найтиключ. Таким ключом в моей истории мог быть, например, человек. Путешествие с ним в поле общих смыслов. Потому что сейчас, когда мир снова так непримиримо разорван… Вот… Разорван!