Новый Мир ( № 1 2013)

Отложив представление поэтических «звериных азбук», замечу, что специальных исследований популярного и специфического жанра детской литературы у нас — немного. В сети отыскалась работа известного московского методиста-теоретика, автора учебников по литературному чтению и доктора педагогических наук Татьяны Сергеевны Троицкой —«Поэтические азбуки: подвижность и устойчивость жанровой модели». Там, в частности, опираясь на процесс восприятия привычных вещей, описанный в статье Шкловского «Искусство как прием», и говоря о распространенных «азбуках-коллекциях» (строфа, посвященная одной букве), она пишет: «Нередко поэты стремятся „оправдать”, так или иначе мотивировать устройство подобных „коллекций”, прибегая к условному сюжету (как в „Журавлиной книге” Г. Сапгира или „Диете термита” Б. Заходера), а также тематическому или жанровому ограничению („Живые буквы” С. Маршака, „Азбука с именами” Л. Улановой, „Веселая автомобильная азбука” А. Парошина, „Азбука в считалках и скороговорках” Г. Сапгира и др.). Во всех этих азбуках актуализируется первая буква в слове — та буква, с которой начинается слово. Собирая в небольшой по объему строфе (как правило, это 2 — 4 строки) группу слов, начинающихся с одной буквы, и размещая эту строфу в стихе в соответствующем месте (по алфавиту), поэты акцентируют, выделяют общую начальную букву всей группы слов. Начальная буква слова становится своего рода символом, флажком, неким основанием для объединения слов, общим признаком („Что у нас в лесу на букву Ш?/ Это шишка шлепнулась, шурша, / Шмель и шершень шарят в кашке, / Шебуршат в шиповнике букашки...” — М. Яснов „Шумный лес”). Единое и неделимое слово, накрепко связанное в сознании ребенка с предметом, постепенно начинает обнаруживать свою собственную природу, превращаться в самостоятельный объект, расчленяться, а тем самым — остраняться».