Новый Мир ( № 10 2005)

— Слушаюсь... — как можно глуше постарался сказать Евгений, и все равно в его голосе звякнула радость.

Еще бы! Он и не надеялся, что так просто будет освободить утра. Утра, нужные для работы, которая теперь, после Анютиного разбора, — главнее всего остального. Но почему старик покраснел? Руку пожал вяло, взгляд отводит... Почему орет? Боится кого-то?

В мужскую курилку Евгений не пошел: там, чтобы разжиться информацией, надо задавать вопросы... Это и всегда-то выглядит подозрительно, а теперь, когда доносительство — почти официальная доблесть, выспрашивать просто стыдно.

Нет, сейчас ему нужна женщина...

У окна, в конце длинного полутемного коридора, виднелась чья-то фигура. Кто-то там стоял спиной к Евгению. Приближаясь, он рассмотрел, что высокий силуэт не в брюках, а в юбке. Узкой, с широким ремнем, стягивающим талию. Толстая черная коса короной венчает голову. Незнакомка? Вряд ли... Барышни в институте наперечет, с каждой, даже с уборщицей, у него свои отношения. Приятельские. Сближался редко — только если чувствовал, что при отдалении сумеет не пробудить мстительность в своей временной подруге.

Время требовало осторожности. Время, которое, чтобы насытиться, высасывало из каждого человека всю его гадость, низость.

Но вот руки неопознанной дамы взметнулись вверх и сцепились на затылке. Коронный жест институтской секретарши. Обозначающий ее волнение. Тревожное — оттого, что шеф не в духе, или радостное — внук ее впервые “баба!” выговорил... А на этот раз?

— Вы так постройнели за лето... — говорил Евгений, подходя к свету, а про себя успел добродушно усмехнуться: перебарщивают бабы, сопротивляясь годам. Чересчур худеют. Но язык продолжал молоть: — Вот что отдых делает с... — сказал и осекся.

Антонина Сергеевна обернулась. Луч солнца, заглянувшего в узкое, промытое (дисциплина во всем — заведение-то военное!) окно, сверкнул в бриллиантике слезы, что укрылась в морщине у правого глаза. Ее руки уже опустились, на лице появилась дежурная нейтральность, но от этой женской стойкости Евгению стало больно. И стыдно за банальщину своего комплимента.