Новый Мир ( № 10 2005)

Выпуск собрания сочинений Александра Сергеевича Глинки (Волжского) в ситуации, когда не изданы как следует многие куда более известные его современники, может показаться жестом странным, если не абсурдным. Но во всяком абсурде есть своя логика, и в данном случае, наверное, более уместно говорить о своеобразном восстановлении справедливости. Пусть, как со справедливостью чаще всего и бывает, слегка запоздалом.

При жизни Глинка был прочно оттеснен во второй ряд, зачислен в персонажи фона. Едва ли это было вызвано только тем, что он уступал тогдашним мэтрам по таланту, — оригинальных идей как раз у него хватало, да и многие будущие общие места серебряновечной критики, как показывает во вступительной статье Анна Резниченко, он озвучил первым. Просто сама манера творческого поведения мыслителя явно свидетельствовала об отсутствии у него жажды славы и намерения ее добиваться. Вспомним хотя бы о том, как, едва завоевав известность своими первыми книгами, он в середине 1900-х годов на несколько лет ушел из литературы и поступил на службу в финансовое ведомство.

Решение, впрочем, понятное — слишком стремительна была духовная и идейная эволюция Глинки: за несколько лет он проделал путь, на который другие люди тратят целую жизнь. Требовалось время, чтобы разобраться в себе, определиться с “платформой”. Хотя именно эта стремительность происходивших с Глинкой на рубеже веков перемен во многом и создала тот феноменальный сплав, который представлен в первом томе собрания его сочинений. В автобиографических заметках мыслитель писал: “Осмысление старой идеологии новыми напластованиями шло у меня медленно, с вечной боязнью оступиться, с раздумьем и оглядыванием назад в страхе переступить порочное старое новым нужным. Это не страх свистков и усмешечек, которыми преследуется в нашей прогрессивной литературе все уклоняющееся от ее общепризнанного шаблона, а боязнь самого себя, желание не обрывать без нужды традиционной преемственной связи, потребность быть в связи с прошлым, с умершим, своего рода культом отцев, предков”. Все это в его ранних работах не просто налицо — бросается в глаза.