Так получилось, что в сентябре 2002 года мне довелось провести у Аверинцева в гостях целый вечер. Я записывал его на магнитофон для нашего проекта “Звучащая поэзия”. Кстати, тогда, помимо прочего, щелкая клавишами компьютера и уйдя от микрофона (а декламировать Сергей Сергеевич предпочел
“…Я не так много слышал, и записей тоже, но это было для меня чрезвычайно важно. Ну, например, в объективное строение стихов разных поэтов входит, скажем… что блоковские стихи предполагают паузы после каждого слова — по возможности, а пастернаковские стихи не предполагают никаких пауз! Необходимо пролетать от начала строки до конца. …Что опять же пастернаковские стихи, и стихи Цветаевой, и стихи Маяковского предполагают взрыв в конце строки и такое некое… порочное неравновесие между всей строкой и ее концом, а мандельштамовские этого решительно не предполагают, и там не должно быть никакого особенного фортиссимо — как раз в конце строки.
Но я думаю, что стихи — это что-то вроде партитуры, где есть на самом деле указания на то, где должны быть повышения и понижения… Я когда-то очень обрадовался вот чему. Я в молодости довольно часто — тогда-то еще мало кто знал — читал знакомым мандельштамовского „Ламарка”. И вот при переходе от первого четверостишия ко второму я резко понижал голос. А потом я прочитал у мемуаристов, как
Между прочим, в своей последней книге “Голоса, зазвучавшие вновь” Лев Шилов цитирует фрагменты научной работы Сергея Бернштейна, посвященной характеристике чтения поэтов. Сергей Игнатьевич отмечает, что в ряде случаев эмоциональный стиль речи “заложен в самих поэтических произведениях”. И говорит о проповедническом пафосе Андрея Белого, о декламации Маяковского, сдержанно-эмоциональном повествовании Блока. “…Но насыщенный ораторский пафос Есенина, театрально-трагический пафос Мандельштама, стиль скорбного воспоминания у Ахматовой надо признать особенностями декламации этих поэтов в большей степени, чем их поэзии”.