Новый Мир ( № 10 2005)

“Уже чуть ли не общим местом стали надрывные слова: народ очень мало, катастрофически мало читает и что чтение — это труд. Согласен, чтение — это труд. Сегодня заставить себя читать хоть что-нибудь очень трудно. Много других источников информации, удовольствия постижения чего-то извне. И войти в чей-то, кем-то созданный мир можно, спокойно минуя книгу. Чтение перестало быть важным и необходимым занятием, каким было хотя бы десять лет назад (в 1995-м). <…> Конечно, во все времена было более чем достаточно книг сложных, скучных, заумных, вычурных, но, наверное, никогда они не составляли абсолютно подавляющее большинство. И, читая роман Олега Ермакова [„Холст” — „Новый мир”, 2005, № 3, 4], каждую страницу я брал с боем, после десяти — двенадцати мне требовался отдых. Я даже представлял себя со стороны: мне казалось, что я похож на слабограмотного беспризорника, усаженного за стол насильно. И вот, шевеля губами, по нескольку раз перебирая глазами строки, этот беспризорник осиливает пугающе громоздкое, малопонятное, тяжелое... Но я зачем-то сидел, шевелил губами, перебирал строки — зачем-то мне нужно было этот текст прочитать. И в итоге я не жалею”.

Тимофей Сергейцев.Массовое насилие и целостность России. Тезисы выступления. — “ПОЛИТ.РУ”, 2005, 21 июля.

“Конечно, можно построить власть и не наследуя ничему. Так, Советский Союз вначале отказывался от исторической преемственности за счет обращения к проекту и поэтому смог отменить все предшествующие отношения, обязательства, а в этом смысле и все предшествующее право. Я-то сам являюсь сторонником проектного подхода. Но я не уверен, что если мы отказываемся от всей истории России до Советского Союза, то мы сможем восстановить какую-то легитимность. Для жесткости я бы определенно утверждал: так не получится. Но тем не менее современная Россия негласно принимает ровно тот исторический нигилизм, который был реализован в процессе строительства советской власти. Никто не восстановлен в правах — никому же не возвращено отнятое. <…> А главное — это права тех, кто жил на этом пространстве. Мы их собираемся восстанавливать или нет? На все разговоры о реституции у нас наложен негласный запрет (я имею в виду в политическом дискурсе — в литературе, в науке, возможно, что-то есть). На этом пути стоит проблема самоопределения, в том числе и самоопределения политиков. Политики не признают проблему преемственности, более того, никто даже не утверждает, что ее нет, — проблема просто замалчивается”.