Новый Мир ( № 10 2007)

Анализируя свое поколение, Варшавский пишет, что у эмигрантской молодежи были потеряны ориентиры — идеалы отцов оказались скомпрометированы, жизнь показала, что не правы были и “левые”, и “правые”. В растерян­ности молодые люди искали возможности “примкнуть к какому-либо коллективному движению, к какому-либо конформизму. В этом объяснение, почему их так легко соблазняли разные фашистскообразные идеологии и почему многие из них стали советскими патриотами”9. Возникали молодежные группировки, союзы и движения с националистическим и фашистским уклонами. Чиннов и Иваск избежали этого соблазна, не привлекало их, как следу­ет из писем, и новое увлечение старшей эмиграции, возникшее в 20-е годы, — евразийство.

“Убеждение Бердяева и евразийцев в утопичности русского конститу­ционализма разделялось в то время большинством эмиграции. На этом и осно­вывалась ненависть к остаткам „левой” интеллигенции, особенно к ее вождям — Керенскому и Милюкову, олицетворявшим приведшие к гибели России „маниловские” мечтания о демократии”10, — констатировал Варшав­ский. Непростой выбор между западным или азиатским путями развития стоял перед молодежью и на западе, и на востоке от России.

В статье участника рижской “Мансарды” П. Петрокова с многообещающим названием “Пути будущего” читаем: “Что же делать нам теперь? Где наши традиции? Идти ли нам снова на Запад или, возвращаясь к истокам русского искусства, воссоздать свою родную традицию? Для нас ответ ясен — наша традиция на Востоке” (1930, ноябрь, стр. 19).

Тот же вопрос стоял и перед участниками “Чураевки” — литературного молодежного кружка в Харбине. Там русские уже на себе ощутили, каково живется простому обывателю, лишенному элементарных человеческих прав, под давлением государственной машины азиатского образца. Харбин, многие годы бывший под юрисдикцией России, оказался оккупирован Японией. В ста­тье, напечатанной в газете “Чураевка” (1934, май, № 6 /12/), “Ближе к Западу” поэт В. Перелешин, читатель и почитатель “Чисел” (сохранилась толстенная тетрадь с переписанными им из “Чисел” текстами), говорит: “В го­ды рассеяния русской интеллигенции по странам всех широт и долгот нам выпала незавидная участь провинциалов. С этим фактом поневоле приходится считаться. Культурная столица наша (политической у нас нет) — Париж. А здесь — русское эмигрантское глухое захолустье, как это ни грустно.