Новый Мир ( № 10 2007)

Говорит сценарист, драматург, театральный режиссерМихаил Угаров:“И до сих пор: почитаешь пьесу — и задай себе вопрос, кем работает этот человек [персонаж] и какую он получает зарплату. Ты не ответишь на этот вопрос. Кажется, что никто не работает, но у всех треугольники любовные либо личные драмы”.

Андрей Немзер.Что, если это песня? О книге Льва Осповата “Как вспомнилось”. — “Время новостей”, 2007, № 114, 3 июля.

“Лев Самойлович Осповат, историк испанской и латиноамериканской словесности, переводчик, биограф поэта Федерико Гарсиа Лорки и художника Диего Риверы, автор нескольких весомых статей о Пушкине, написал еще одну книгу — „Как вспомнилось” (М., „ВодолейPublishers”).Что вспомнилось, / как вспомнилось, / и — ни размеров, / ни рифм, / ни поэтических образов. / Только / заданный первыми же словами, / пришедшими в голову, / ритм, / подчиняясь которому / возникают, / проборматываются / и ставятся в строчки / остальные слова.Первой — задающей мелодию — миниатюре предпослан эпиграф:...что, если это проза, / да и дурная?..<…> Л. С. написал свою книгу верлибром — стихом, не знающим ограничений (только „произвольное” деление на строки), который в ХХ — ХХI веках может (не всегда и не у всех!) служить аналогом „прозаических” пятистопников Жуковского и Пушкина. Конечно, при выборе размера (интонации, конструктивного принципа) сказался опыт переводчика поэзии ХХ века (в частности, Пабло Неруды, одного из самых любимых поэтов и самых обаятельных его персонажей). Конечно, в формуле „дурная проза” (так увертюра и названа) слышится самоирония, за которой нешуточная (и понятная) тревога автора, вдруг дерзнувшего предстать поэтом — заговорить о себе и от себя. Но, по-моему, важнее было обозначить „пушкинскую” тональность — тональность, позволяющую соединить анекдоты в духеTable-talkи исповедальную лирику”.

Андрей Немзер.Поэт, любимый небесами. К 250-летию графа Хвостова. — “Время новостей”, 2007, № 132, 27 июля.

“Он сочинял далеко не „хуже всех” — хоть в дохвостовскую эру, хоть при его жизни, хоть в наши времена на литературном поприще толклось (и толчется) великое множество сущих бездарей, к каковым Дмитрия Ивановича отнести нельзя. Хвостов стал мифологическим персонажем в силу трех причин. Он жил и писал очень долго. Он был современником культурного переворота, радикально изменившего представления о литературном деле и личности писателя. И — самое важное — он любил литературу во всем ее объеме. Любил не токмо собственные, но и чужие сочинения <…>”.