Новый Мир ( № 10 2009)

[24]М а р и н а  Ц в е т а е в а. Неизданное. Семья. История в письмах. Сост. и коммент. Е. Б. Коркиной. М., «Эллис Лак», 1999, стр. 75.

[25]«Из неопубликованных воспоминаний А. С. Эфрон, не включенных в трехтомник». — «Нева», 1989, № 6, стр. 174.

[26]Из письма Ариадны Эфрон к Е. Я. Эфрон, З. М. Ширкевич и Р. Б. Вальбе.

[27]Из стихотворения «Дорожкою простонародною...» (1919). Вошло в раздел «Стихи к дочери» (Ц в е т а е в а  М. Психея. Романтика. Берлин, 1923, стр. 12).

[28]Из письма Ариадны Эфрон к Е. Я. Эфрон и З. М. Ширкевич от 11 февраля 1955 г. (I, 347).

[29]Ц в е т а е в а  М. Психея. Романтика, стр. 11.

КНИЖНАЯ ПОЛКА ЕВГЕНИИ ВЕЖЛЯН

+ 8

 

Одиннадцать бесед о современной русской прозе. Интервью Кристины Роткирх. Под редакцией Анны Юнгрен и Кристины Роткирх. М., «Новое литературное обозрение», 2009, 180 стр.

Книга интервью, взятых финско-шведской переводчицей и издательницей русских авторов Кристиной Роткирх для совместного шведско-российского проекта «Современная русская проза: традиция, антитрадиция, новая эстетика». В издательстве «Новое литературное обозрение» это уже вторая книга в подобном жанре. Первой была «По-русски с любовью. Беседы с переводчиками» Елены Калашниковой. Авторы-интервьюеры ставят перед собой задачу на первый взгляд сходную — показать некую сферу литературы изнутри, глазами наиболее значимых и репрезентативных ее участников. Интервью рассматривается как способ выстроить картину посредством метадискурса. Вообще, интервью оказывается одним из распространенных и эффективных методов современной гуманитаристики, если речь идет об изучении современности. Это инструмент, но инструмент весьма тонкий и капризный. Само по себе интервью вовсе не свидетельствует о состоянии дел. Здесь важен не текст, а подтекст.

Переводчики, в силу специфичности своего ремесла более склонные к рефлексии, в этом смысле материал и адекватный и благодарный. С писателями дело обстоит несколько сложнее. Действительно ли в череде интервью выстраивается репрезентативная картина русской прозы конца 2000-х, или это свидетельство о чем-то ином (скажем, о способах восприятия современной русской прозы на Западе)? Что вообще можно «вычитать» из этих бесед?