Тут, пожалуй, надо бы взять себя в руки и что-нибудь ругнуть для равновесия. Можно даже было бы найти за что, потому что местами, когда поэт покидает свой исконный ареал, виртуозность имеет тенденцию превращаться в балет на льду — чем дальше от дома и человека, тем глубже в голую метафизику. Но я прекрасно знаю, что не затем брался за эту работу, что для ругани материала всегда достаточно, и прекрасно, что существуют книги, с которыми можно от нее отдохнуть. Если критику не давать время от времени волю накипевшему восторгу, у него разольется желчь, а периодика и без того пестрит образцами.
Хорошие стихи некоторое время звучат, но потом проходят. Прекрасные впаиваются в язык, который, казалось, затем и возник, чтобы они в нем были. Их не так много, но их больше, чем было вчера, благодаря Владимиру Гандельсману, и в заключение лучше просто передать ему слово, это его владение, а не критика. Вот как он, может быть на самом подступе к пику совершенства, описывает тайну мимолетности жизни, от которой никогда не может отвести глаз — на примере не человека даже, а мусорного растения, у которого нет ни матери, ни отца, ни друга. Тайну исчезновения.
ОДА ОДУВАНЧИКУ
На задворках, проложенных сланцевым
светом, — вот он, на глянцевом
стебле. Воткнут.
Воткнут. Сорван, — змеиное молоко —
тонкий обод, —
бел и легок, как облако,
распыления опыт, —
вот он, добыт.
Точно лампу, несу его медленно,
мне так долго не велено, —
вечереет, —
вечереет вчерне, — мне не велено.
В небе реет
то, что прахом развеяно
на земле, быстрый лепет.
Но не греет.
Долго так не гуляй, мальчик с лампою.
Эту оду я нам пою.
Эта ода
одуванчику, слепку и копии
небосвода,
и себе в том раскопе, и —
мне там трижды три года —
жизни ода.
Шевельнись — и слетит с одуванчика
пух, с цветка-неудачника.
Помню шепот
мамы: «...роды...» — (о тетушке) — «...умерла».
Села штопать.
Или, скажем, пол подмела.
Распыления опыт.
Вот он, добыт.
Точно лампу, моргнувшую на весу,
на пустырь его вынесу,
и вот-вот свет
одуванчика сгинет безропотно.
Там, где нас нет.
Дуй! — он дернется крохотно, —
в мире что-нибудь лязгнет, —
и погаснет.
Алексей Цветков
Чудаки спасут мир
ЧУДАКИ СПАСУТ МИР
Д м и т р и й К о л о д а н. Время Бармаглота. М., «Снежный Ком», «Вече», 2010, 368 стр.
— Ой, все чудесится и чудесится! — закричала Алиса. (Она была в таком изумлении, что ей уже не хватало обыкновенных слов, и она начала придумывать свои.)
Льюис Кэрролл, «Алиса в Стране чудес»