Новый Мир ( № 10 2010)

Ноги свесить: «Время, где твое жало?»

Если стрелки есть, значит, есть и стрелочник,

Мозаичник, плиточник и отделочник.

Если зелень прыгает электронная,

В этом что­-нибудь надо искать резонное:

Оставаться с таком, кривиться тиками,

Расспросив о роли судьбу-вампуку,

Допытав ее, под какими никами

Здесь плагины грузят — любовь, разлуку, —

Чем отлично рыбье от старческого дыхание,

Или Млечный Путь от пути дыхательного,

Или массовое сознание

От коллективного бессознательного.

 

Наталья Лебедева.Катынское преступление: подготовка, осуществление, сокрытие. — «Посев», 2010, № 4.

Исчерпывающее исследование по теме. Автор — давний специалист по истории Катыни. Красноречивая деталь, которой не стоит забывать: офицеров расстреливали исключительнонемецкимипулями калибра 7,65 мм.

 

Инна Лиснянская.Три стихотворения. — «Знамя», 2010, № 8.

 

................................................

В туман завернулся Лондон, Париж — в дожди.

Если б не книги, не знала бы вовсе о них.

Крылышками трепещи, бабочка, но улетать подожди,

Пока я ещё держусь на своих двоих.

Видишь, синее море льнёт к моему окну,

Твой трепет пошёл на зыбь, на солнце — твоя пыльца.

Я в горизонт трёхперстье сейчас обмакну,

А там не будет конца, не будет конца.

 

Георгий Мейер.Поруганное чудо. — «Посев», 2010, № 5.

Дискуссия — через время — о понятии и феномене Империи. Г. А. Мейер (1884 — 1966) — эмигрант, сотрудник парижского «Возрождения». Текст взят публикатором (В. Сендеровым) из редкой книги «У истоков революции» (1971). Имперской позиции Мейера отвечают жестко «справа» Борис Тарасов и «слева» Андрей Пуговкин.

Но как же поэтичнотогдаписали наши изгнанники: «Нет, напрягая внутреннее зрение, мы увидим, наконец, что не обманно, не призрачно дрожит и теплится, тускло мерцая во мраке, душевный огонек, завещанный нам Достоевским. Мы должны подавить в себе гоголевский страх и, следуя за Достоевским, завершить им не оконченное дело, для ума невозможное и лишь верующим сердцем постижимое: мы должны преодолеть гоголевских чудищ, мы должны вернуться к Пушкину. То, что тщетно пытался Достоевский сделать в одиночку, мы можем осуществить сообща, соборно. Чудища и мертвецы, прежде невидимо гнездившиеся в наших душах и лишь Гоголем изобличенные, теперь, после перенесенных нами страданий, отделились от нас,