Предложенный автором, точнее, ретранслируемый им, молодежный вариант новейшей оппозиционности, скажем так, своеобразен. Кашин — не либерал и уже почти не “патриот” (патриот, разумеется, но — по-своему), он не советский и не антисоветский. Типа “он один такой”. Даже от наиболее близких ему нацболов (“лучшие люди современной России”) он несколько дистанцируется. В принципе, это нормально, в молодости все стараются быть максимально “эксклюзивными”. Отличающимися от тех, кто лжет, а это, повторю, по его мнению, все сплошь — либералы и антилибералы, официальные чиновники и нынешние оппозиционеры, даже самые экстремистские. Попав, скажем, на антизюгановский митинг старых коммунистов, организованный “Идущими вместе” для телекамер государственных каналов ТВ, он испытывает что-то вроде нравственной тошноты: “Я бродил среди ветеранов (самое ужасное, что они действительно ветераны, то есть те, кого я с младенчества приучен уважать, относясь к ним как к людям заведомо более достойным, чем я сам) и спрашивал каждого: „Вам нравится здесь? Вам нравится этот митинг?” А они не отвечали даже. Это как в фильме ужасов: ты среди них совсем один, а они сквозь тебя ходят, извергая слизь, оставляя ее на твоем лице и твоей одежде” (“Спасение красного флага”). С похожим чувством он слушает вернувшегося, можно сказать, с того света подводника Лепетуху, утверждающего, что никаких предсмертных писем моряки в том несчастном батискафе не писали. “Мы ни на секунду не переставали верить, что нас спасут”, — это при том, что Кашин держал в руках одно из этих писем. Подводник вынужден был защищать реноме адмиралов ВМФ. В этих и подобных очерках Кашин убедителен — здесь он дает волю непосредственному чувству.