Новый Мир ( № 11 2005)

А вот как пишет на ту же тему Владимир Алейников сегодня, в своем “И пр.”:“И даже у Кублановского совсем ранние стихи пусть и не сильны, да все же, при всей их перенасыщенности ляпсусами, а нередко и глупостью, куда милее, симпатичнее, нежели все последующие опусы его”.

Еще чуть-чуть оттуда, из 1990-го: “<…> Мнение о нем (Кублановском. —П. К.) как об одном из крупных современных русских поэтов все более утверждается. И это, действительно, верное определение. В лирике Кублановского неразрывно связаны эпическое обобщение и точная, цепкая деталь, исповедь и подтекст, гражданская патетичность и целомудренно чистое чувство. Поэтическое зрение его безукоризненно. Весом свод написанных им произведений… Им создана единственная в своем роде хроника совершенствования души, дана развернутая ретроспектива нашего времени <…>”.

В новом сочинении Алейникова есть предложения и на половину журнальной страницы, с постепенным, почти джазовым вхождением в тему. Я переписываю, а вы уж сами разберитесь — и с последовательностью мышления, и с падежно-придаточными делами:

“<...> Тут я отвлекаюсь и вспоминаю начало восьмидесятых, и в этом времени — Кублановского, в ореоле своей тогдашней из ничего буквально возникшей известности храброго метропольца, очередного героя нашего времени, гонимого властями страдальца и натурального мученика, лютой ненавистью ненавидящего коммунистическую идеологию, всем своим вольнолюбивым, правдивым, в полной мере гражданственным, на демократических принципах базирующимся творчеством упрямо противостоящего кондовому и лживому советскому режиму, полноправного и незаменимого участника знаменитого в писательских кругах альманаха „Метрополь”, как, впрочем, и тоже, на поверку, на пустом месте возникшей и ничего не только по большому, с планетарным, видать, размахом, но и по простому, скромному, житейскому, человеческому, обычному счету не стоящей известности его альманашных соратников1(вот отсюда начинается вхождение в тему. —П. К.),но зато понта, глуповатого изначально и дурацкого вскорости гонора, видимо, из-за осознанной им наконец-то собственной миссии просветителя и учителя жизни для всей горемычной России, чванливой гордости по поводу содеянного им, некой чуть ли не заговорщицкой, но вскоре уже не скрываемой и напоказ выставляемой радости, по вполне понятной причине окончательного выбора им удобной и выгодной во всех отношениях позиции, маскарадной таинственности и липовой многозначительности было тогда в поведении Куба — на десятерых…”