Новый Мир ( № 11 2005)

“Несмотря на все причудливые скерцо и шумные выходки отдельных инструментов, главный лейтмотив „Алисы” пронзительно печален. Это книга-прощание. Контраст возникает оттого, что Алиса вступает во взрослый мир греха, где все повинны смерти или казни бесконечного и бессмысленного повторения (безумное чаепитие), где сам язык (божественный Логос) подвергается порче и разложению. Главный лейтмотив книги — прощание Алисы с детством — и прощание Кэррола с Алисой — в их роковой взаимосвязи и неизбежности”.

Дмитрий Новиков.Кло. Рассказ. — “Дружба народов”, 2005, № 8.

Зря я прочитал это на ночь. Оч-чень страшное,смертельноесочинение. Интересно, что бы сказал автор “Лолиты”? Мне действительно показалось, что эта проза состоит стой— в прозрачно-мучительных отношениях. А может — только показалось. Да, пациентам нефрологических отделений читать не рекомендую ни в коем случае.

Михаил Новиков.О поэзии. Эссе.— “Дети Ра”, 2005, № 5 (9).

Публикация из архива погибшего в автомобильной катастрофе пять лет назад литературного обозревателя издательского дома “Коммерсантъ” подготовлена Борисом Колымагиным. Пять маленьких эссе и два больших стихотворения.

У Новикова замечательный ритм повествования: начав “за упокой”, доказательно, вдохновенно, по-бойцовски, — он почти всегда кончает “за здравие”. Он не опровергает сам себя, но изо всех сил старается не поддаваться самому распространенному типу мышления — мифологическому. Размеры его эссе — газетные, на страничку. Процитирую две трети сочинения, названного “Он закрыл дверь за классиками”.

“<…> Как тому и положено быть в случае завершения традиции, в поэтике Бродского трагикомические, кичевые черты проявлялись сильней, чем у предшественников. Да еще и постбродская истерия бессодержательных воспоминаний, интервью сомнительных друзей, подробно записанные беседы ни о чем, вообще натужная мифологизация фигуры нобелевского лауреата сделали свое дело. Но фундамент заложил сам поэт: оправдание этого культа обнаруживается в его текстахы. В конце концов, позволяя себе фразы вроде „в Рождество все немного волхвы”, Бродский санкционировал практически неограниченную степень интерпретаторской пошлости.