Новый Мир ( № 11 2006)

Ищем поезд в моих расписаниях. Я говорю и провожаю его до калитки. Он уходит. Я спохватываюсь, что посмотрел не на ту страничку и назвал ему поезд „из Москвы”, догоняю его. Он уже сообразил, догадался, но не хотел возвращаться. Разговариваем на платформе.

Он уехал, и сразу ощущение какой-то пустоты. В нем очень заметна инерция движения, энергии, чему невольно завидуешь. И немножко грустно. Мимо меня пронеслась какая-то сила, ее уже нет, а я остался на месте. <…> Подарил мне книжку с автографом» (там же, д. 114).

 

Во многом публикуемые фрагменты из «Попутных записей» Гладкова опираются на его дневник. Форма, избранная для «Попутных записей», не нова. Ка­жется, практику авторской публикации своих записных книжек и лирико-философских размышлений, не дожидаясь составителей соответствующего тома посмертного собрания сочинений, в русскую литературу ввел Василий Розанов. Возможно, возвести традицию следует и к «Старой записной книжке» князя П. А. Вяземского, высоко ценимой Гладковым. Писали в этом жанре очень многие: Борис Садовской, Юрий Олеша, Владимир Солоухин, Василий Белов, Виктор Астафьев, Андрей Сергеев, Михаил Леонович Гаспаров — словом, любой уважающий себя автор считал своим долгом умножить число всевозможных затесей, стружек, камушков, несвоевременных мыслей, опавших, увядших, осенних листьев и т. п. «мимолетного».

Впервые малая толика «Попутных записей» была опубликована в книге Гладкова «Поздние вечера. Воспоминания, статьи, заметки», вышедшей спустя десять лет после его смерти, в 1986 году. Прошло еще двадцать лет, и ряд фрагментов появился в «Политическом журнале» (2006, № 8). Можно выразить осторожную надежду, что это довольно объемное сочинение (более 200 страниц машинописи), хранящееся, как и его дневник, в РГАЛИ (ф. 2590, оп. 1, д. 60), в обозримом будущем увидит свет полностью.

 

Читаю Стендаля. Он неисчерпаем. Особый редкий вид страстного любопытства к самому себе, без всякой любви к себе. Насколько чаще бывает наоборот. А. Виноградов писал о нем плохо, иногда просто врал. Даже еще ничего не смыслящим юнцом я это понимал и не мог его читать, предпочитая ему всегда Тынянова. А для «широкого читателя» Тынянов скучен, а А. Виноградов — великий писатель9.

Не понимаю иронического отношения к пушкинистам. Прелесть произведения всегда прямо пропорциональна объему понимания, а кто, как не они, так расширили понимание Пушкина. Пушкинисты нужнее, чем историки победоносных русских войн и летописцы мощи империи — все равно, романовской или сталинской.