Новый Мир ( № 11 2006)

В. Катаев рассказывает, что Маяковский всегда носил с собой маленький маузер (тот, из которого застрелился) и стальной кастет. Почему? Чего мог он остерегаться в переулках Таганки и Сретенки? Что это — неизжитое мальчишество, с его любовью к игре с оружием, или подсознательная настороженность, инстинктивная готовность к обороне? Чудачество или психоз? В этом есть какой-то ответ на один из многих вопросов или, наоборот, еще один вопрос. Невозможно представить Пастернака, таскающего с собой оружие.

 

Н. П. Анциферов, историк литературы, знаток старого Петербурга, исследователь и комментатор Герцена и Огарева, человек, много раз ссылавшийся и сидевший с начала тридцатых годов, узнав о том, что будто бы в Англии опубликованы хранившиеся в сейфе банка сто лет письма жены Герцена к Гервегу, не оставляющие сомнения в характере их отношений и рисующие весь ее облик совсем иначе, чем в «Былом и думах», был в негодовании, совершенно убежденный в том, что это грубая фальсификация. Он организовал какой-то протест наших литературоведов, который был напечатан. В ответ на этот протест английские публикаторы прислали фотокопии писем в Пушкинский Дом. Сначала Анциферов не хотел даже их смотреть, потом взял к себе домой, заявив, что он уверен, что без труда докажет с помощью экспертизы, что это подделка. Поздно вечером он пришел к Л. К. Чуковской совершенно потрясенный. Он убедился, что это не фальсификация и не подделка. Лидия Корнеевна (которая и рассказала мне эту историю) говорит, что на нем не было лица и он еле говорил. Н. А. Герцен так пала в его глазах, что он не хотел даже называть ее по имени: он говорил о ней «эта женщина». Это была не досада историка, ошибшегося в гипотезе, — а это была живая боль обманутого близкого человека. С этого вечера он уже не мог оправиться и очень скоро умер.