Новый Мир ( № 11 2006)

Неожиданный ход предлагаетСтанислав Курашев,используя в цикле“Несколько стихотворений Дочери Хрусталя”поэтику как бы непривычного для поэзии жанра “антиутопии” — стихи написаны от лица молодой женщины XXIII столетия: “зима навсегда / мне пятнадцать лет и пятнадцать лет / на территории Нижних Кварталов / 17 градусов зимошкалы Роммеля / у всех у нас у всех нету денег / платить налоги департаменту Летопогоды / а на территории Кварталов Центра / всегда 25 градусов летошкалы Роммеля / мое имя — Дочь Хрусталя я не хочу быть прозопоэтом / писать цифровым кодом так как они / мне некому сказать мои слова / все абсолютно со всеми во всем согласны / жизнь так прекрасна ах да конечно очень / прекрасна улыбки одни сплошные улыбки / сегодня суббота Зеленых Зрачков Бронзы / я одна не ношу браслет этой недели / что такое всегда говорить правду / что такое пускать стрелу прямо / стеклограницы Нижних Окраин / с этой стороны все покрыты льдом / я дышу на лед / прикасаюсь к нему губами / я пишу зеркаальные буквы зазер/каальному маю июню июлю августу / посмотрите люди вы больше не люди / посмотрите люди вы больше не люди / 18 декабря 2277 г.”.

Ну а книга стиховБориса Херсонского “Запретный город-1”представляет собой опыт современной философской лирики с использованием образов мифологизированной истории Древнего Китая. Это тот случай, когда автор не подражает и даже не учится, скажем, у Кавафиса или Бродского, а просто учитывает присутствие в современной поэзии их традиции в обращении с понятиями: время, человек, власть, насилие, одиночество, неистребимость мысли, поиск той точки, откуда поэт-мудрец способен принять жизнь, даже ужаснувшись ей. “Политические” мотивы лирики Херсонского не предполагают актуальных аллюзий, они сориентированы на “онтологическое”, используются как средство художественного проникновения в самое загадочное, мистическое почти — сам феномен человеческого сообщества и некие вневременные законы его (сообщества) существования. Законы эти у Херсонского возникают как принципиально непостижимые, исключающие возможность “проникнуть” в них и “вскрыть” их содержание, они предполагают бесконечность самого процесса их познания. И поэт, как бы послушно воссоздающий восточную традицию поэтического и философского осмысления жизни, выступает здесь не копиистом, декорирующим современную поэзию экзотичностью восточного мифа, а художником, претендующим на создание собственного поэтического мира:

Вместе с воздухом я

выдыхаю чужие слова.

Ветви в стену стучат —