Несколько периодов ХХ века сливаются сегодня у российского большинства в нечто ностальгически-общесоветское. Здесь и оставшийся все в той же смутной памяти миф
…Что же нам делать с этим беспамятным “нашим человеком”?
В самом конце, вспомнив любимое стихотворение Г. Иванова, Мариэтта Омаровна тоже вот спрашивает: “...Умер ли кто именно за нас? Сегодня ответ хотят получить и те, кто не догадывается об этом своем хотении. Феномена и мифа Великой Отечественной оказывается недостаточно — на фоне видимой бессмыслицы миллионов смертей в России ХХ века. Они, эти миллионы, продолжают воздействовать на мышление нации. Казалось бы, говорить о них давно уже не хотят, — но это не спасает от воздействия.
...Люди всегда ищут смыслов, всегда хотят знать — готов ли кто умереть за них? За их страну? Есть ли им самим за кого умирать? А — убивать? А — жить? Советская власть повторяла: „Живи для общества!” (И — умри для него же, если прикажут.) Постсоветская публицистика наскоро перелицевала: „Живи для себя, для своей семьи! ” Подразумевалось — умирать не надо вообще ни за что и ни за кого. Множество тех русских, кого сейчас стали странно называть
Вопросы жизни и смерти — универсальны. Без ответов на них (неизбежно пафосных) культура не может обойтись. В отсутствие достойных ответов будут подставлены недостойные. Сегодняшние примеры известны. Надо искать ответ”.
Шестые Максимовские чтения.Национальная идея: утопия или реальность, средство или цель? — “Континент”, 2006, № 2 (128).
А вот уже и ищут, между прочим. Девяносто страниц в журнале подобные поиски занимают, и это еще сокращенный вариант.