Новый мир. № 12, 2002

Выводов много, вот хотя бы некоторые. Никогда ничего не решено окончательно. Никогда ничего. Биологический возраст, кольт, магнум и даже диплом о высшем образовании не гарантируют элементарной вменяемости. Всякий раз, здесь и сейчас, собирать себя заново. И завтра, в следующей серии. И через полгода, если не снимут с эфира, — собирать. Невзирая на былые победы, на должность и авторитет. Я собрал необходимую информацию, я заметил: сериал «The Job» не нравится тем, кто слишком сроднился со своей социальной ролью. Кому нравится полагать эту роль за человеческую сущность. Для подобных людей оказаться в межролевом пространстве, на территории стерильной экзистенции — значит потерять все. Таким я советую «Времена» и «Поле чудес», передачи с жестко закрепленными ролевыми установками: ты учитель, я дурак… И тут-то, после спора, вспоминаю, что даже второй фильм с заветной видеокассеты еще не отсмотрен и не описан.

Вот вам второй, осилил: «The Salton Sea», режиссер Д. Дж. Карузо. Рифмой — Андрон Кончаловский! Не в первый, не в первый раз этот матерый человечище приходит в мои сны, то бишь на мои страницы. Что же делать, если все открыл и предвосхитил? Все не все, но человек с трубой — кончаловское ноу-хау. Помните, в «Романсе о влюбленных» на трубе играет Смоктуновский (он?). Каждое утро трогает чувствительные сердца. Боюсь, правда, здесь легкий плагиат. Десятью — пятнадцатью годами раньше тему открыла Эдита Пьеха: «…а у нас сосед играет на кларнете и трубе!» Вот откуда торчат уши американского сюжета — из нашего коммунального быта.

Герои отчетной картины — наркоманы. Тоже живут коммуной, вповалку. У главного героя — красивая жена, в минуту нежности и страсти он наигрывает мелодии. Жену убивают бандиты в масках, муж собирается отомстить. Для этого внедряется в преступную наркоманскую тусовку и потихоньку сдает ее лидеров — полиции (Господи, куда же без нее!). Где-то на середине картины я, трезвый и внимательный, потерял ориентацию во времени и пространстве. Хорошо, вон тот урод — Бобби-океан, дилер, но кто же тогда этот, по внешнему виду ничуть не лучший? Противник, друг или полицейский? Не знаю, американы свели меня с ума! Последние пятнадцать минут непрерывно стреляли друг в друга, кое-кто пал смертью храбрых. Самый финал очень хорош. «Чего ждать от мексиканца? Пулю, только пулю». Разухабистый пожар, соло на пресловутой трубе.

Думайте обо мне плохо: вернулся в начало и пересмотрел, на промоте. Местами прояснилось. «Зачем тебе пистолет?» — «Это опасный мир!» Уже кое-что. «Ха-ха, это, в упаковке, — телячьи мозги! А ты думал, человечьи?» А я думал — да. Но потом передумал: это же прямая трансляция американского подсознания, минуя рацио, минуя орган мышления. Слив американского страха! Неважное качество изображения лишь усугубляет эффект: таково всякое подсознание, туманится, клубится, мерцает. Боятся, определенно боятся все потерять. Хорошо бы отключиться — и в Рай! Но и это непросто, этому мешают, за это убивают, преследуют, предают. Месть и Закон: языческая архаика в жестких либерально-демократических тисках.

Вот предельная, ключевая сцена. Главному герою придумали пытку: спустили с него штаны и притащили к вольеру с какой-то визжащей зверушкой. Опоссум или хорек? Очень кровожадный и злой, метался по клетке, посверкивая клыками. «А мы его не кормили, сейчас он отгрызет тебе это самое!» Потом парня простили и увели в соседнюю комнату, а зверьку скормили это самое кого-то другого. Из-за стены раздавались крики: «Не надо, медведь, не надо! Не трогай его, не трогай!» Почему медведем они называют хорька, не знаю. Возможно, чтобы оскорбить нашу национальную святыню, но даже это оскорбление испуганным американам необходимо простить. Представляете, что у заокеанского общества в подкорке? Бояться виртуального Бен Ладена невозможно, но персонифицировать глобальный ужас бытия все же необходимо. Древние эксплуатировали категорию «гнев Божий», эти — назначили голодного хорька. Очень мусорный чердак. Гуд-бай, Америка. Береги свои золотые яйца.

Немедленно очиститься, опроститься! Как и было обещано, гонорар за восьмой номер потратил на «Все романы про Фандорина». Очищался, не спал, читал Акунина до утра. Об этом необходимо сказать: в выходных данных «Любовника смерти» могла бы стоять и моя фамилия! На потиражные не претендую, но безусловно подписываюсь под каждым словом. В своем экземпляре так и сделал: первый роман, который захотелось присвоить. Лучше «Статского советника». По мне (спаси, Господи, от сварливых филологов!), лучший русский текст со времен Платонова. Комикс-роман, пустотный канон, без остатка вместивший Россию. Без остатка, без пафоса, без соплей. Поскольку, к счастью, роман еще не экранизировали, я не имею оснований о нем говорить. Придется ограничиться парой наблюдений, подобрав содержательную кинематографическую рифму.