Новый мир. № 12, 2002

Далее автор переходит к анализу новых понятий, претендующих на образование нынешней «системы интегрирующих ценностей». В частности, к понятию и соответственно явлению «нового популизма», грозящего, по мнению автора, новым тоталитаризмом. Идеологи «нового популизма» ориентируются на лозунг Ле Пена: «Правый — в экономике, левый — в социальной политике». «Можно радостно заключить, что русский путь в Европу — через популизм, да только стартовые позиции разные. Европейские новые правые поставлены в жесткие рамки конституционных норм, институциональных и общественных ограничений. У нас же… в России нет ясного понимания того, что между провозглашенным конституционным порядком и его реальным институциональным воплощением должна быть прямая связь». И если в Европе популисты обращаются к представителям «среднего класса», то у нас «имеет место апелляция к люмпенским, социально-паразитическим настроениям, а выиграть от этого собираются даже не новые олигархические группировки, а властные слои, связанные с силовыми институтами, не отличающимися высокой компетентностью в рыночной экономике».

Соответственно «новая стабильность» (еще одно сегодняшнее понятие) грозит русской нации выпадением из истории: «Мы находимся в такой точке общественного развития, после которой событий может и не быть. Потому что таковыми следует именовать нечто, имеющее субъект действия и влекущее за собой изменение действительности. Если же, как в последние два года, наблюдается проявление одной и той же тенденции или нескольких взаимообусловленных, причем персонификация этих проявлений совершенно не важна, то это уже не события, а воспроизводство статичного состояния общества». И вот здесь автор подходит к своим главным темам — понятиям «частного лица», «государства», «гражданского общества» и их взаимоотношениям. Качественные изменения в обществе автор ставит в прямую зависимость от утверждения «статуса частного лица как фундамента общественного и государственного устройства». В противном случае человек выключается из истории. «Если у человека нет приватного пространства и приватного времени, то у него нет ни чувства истории, ни гражданской позиции, которые, в общем-то, суть одно и то же».

«Между тем природа гражданского общества такова, что как раз власть для него имеет сугубо прикладное значение. Гражданское общество возникло не в противостоянии власти и конституируется не в оппозиции ей — для него первично частное, а не общее. Собственно, приватность как высшая ценность и делает общество гражданским, именно защита частного и составляет то общее дело, по которому так тосковали русские мыслители — как революционеры, так и консерваторы, граница между которыми в России всегда была зыбкой». Проведенный в 2001 году «Гражданский форум» Шушарин оценивает как обреченную изначально на неудачу попытку «основать» гражданское общество — устроители форума проигнорировали феномен частного лица. «Исторически и социально жизнеспособна модель из трех элементов: частное лицо — гражданское общество — государство. Без первого (и главного) члена этой формулы общество является не гражданским, а тоталитарным, традиционным, посттрадиционным — название значения не имеет».

Здесь автор переходит, так сказать, к шоковым средствам: чтобы показать, насколько чужеродным для традиции русской общественной мысли (но не жизни!) является понятие «частного лица», он обращается к литературе и, игнорируя эстетическое содержание художественного образа, в качестве знаковой фигуры такого частного лица приводит Чичикова: «Павел Иванович есть подлинный, настоящий, единственный „лишний человек“ в русской литературе, так и не давшей обществу санкцию на частную жизнь и жизненный успех. Он борется только за одно — за свою частную жизнь… Не злодейство, не подлость. Но само стремление к приватности в системе ценностей патриархального общества — подлость, отказ от статусно обусловленной ролевой функции и социального поведения — преступление».

Завершается статья попыткой сформулировать понятие «русского национализма», точнее, его опор — Шушарин приводит диалог Мережковского и Гиппиус: «На вопрос мужа о том, что для нее предпочтительнее — Россия без свободы или свобода без России, — Гиппиус ответила: свобода без России. В этих словах — отказ от вошедшего в современный анекдот убеждения в том, что „русский — это судьба“. Национализм свободных людей начинается с неприятия любого предопределения, с непризнания любой силы, препятствующей собственной свободе… оба этих понятия — и свобода, и истина — имеют религиозный смысл. Истина в Боге и свобода от Бога, а Россия — от истории, результат человеческих деяний и недеяний… Новый национализм может возникнуть из свободы и ответственности, а не из стремления доверить свою судьбу и судьбу отечества анонимным силам».