Пахнет гнилью, и солью, и йодом
под чухонским застиранным сводом,
где тебе равно наплевать —
ять вернуть или ё потерять.
Ах ты Господи! Тянет теплом.
С жизнью вечной — похоже — облом…
А стишком ли, балладой ли, одой
ты родня — бузине, огороду,
дядьке в Киеве, прочему сброду
да Маркизовой луже, где броду
сроду не было. Чуешь породу?
Пахнет йодом, и гнилью, и солью —
как в больнице — смертью и болью,
как на кладбище — жизни тщетой,
за оградой ее — нищетой.
Под белесым, залатанным сводом
пахнет потом, и кровью, и медом.
Пахнет морем, и рыбой, и гнилью —
человеческой малою былью.
Под застиранным, латаным сводом
пахнет гнилью, и солью, и йодом!
Апрель 2001.
* *
*
Человек
как рука
пятипал,
пятиост,
голова
в небесах,
ноги
чуют погост,
на все стороны
крест —
ост ли, зюйд,
норд ли, вест,
но прошедшие
ГОСТ
лягут здесь
в полный рост.
Из пороха в порох
Кравченко Владимир Федорович родился в 1953 году на Западной Украине. Закончил Литературный институт им. А. М. Горького. Печатался в журналах “Новый мир”, “Знамя”, “Литературная учеба” и др. Живет в Москве.
В декабре он мне еще звонил, настойчиво просил отремонтировать электробритву “Эра”, которую переслал с оказией в Москву. Но бритва оказалась совсем старой, в ремонт ее никто не брал, а на новую и хорошую (“Браун”) у меня не нашлось в тот момент лишних денег. Раза четыре звонил, просил прислать ему новую электробритву — желательно тоже “Эру”, — снова и снова в характерном для него параноидально-настойчивом тоне возвращался и кружил вокруг одной и той же темы — новой электробритвы, которую он, бедный, уже провидел в своих снах, долбил и долбил одно и то же, обессиленный болезнью, сосредоточившись на одной точке, как заваленный породой шахтер на коснувшемся сетчатки случайном луче.