Новый Мир ( № 12 2005)

— Дядя Коль, я курю...

— Ну и дура, — мгновенно отозвался дядя Коля, даже не посмотрев в ее сторону. — А я вот не курю, а тоже все равно дурак, — задавил он фамильярность тромбоновым голосом. — А что? А? Что? — Он заворочался грузным телом, но амплитуда его поворотов была ничтожно мала, как у заржавевшего механизма пусковой установки — только на десять процентов оси, еще оставленной ему ржавчиной.

Марина присела с краешку, сложив руки на коленях. Наблюдать за дядей Колей было весело и приятно.

— Да мне тут один сказал, — прыснула она, — что целоваться с курящим человеком противно.

Оба они теперь сидели под маяком и смотрели на море, которое за линией прибоя трепало розовый детский матрас, утащенный утром во время шторма.

— Разве можно человеку говорить такие вещи?

Дядя Коля откликнулся на ее страдающую интонацию толикой доступной ему амплитуды, оторвался от бычков, облизал жирные пальцы и, обозначив поворот к профессору биологии еще градуса на два, крикнул своим покрывающим волны басом:

— Михалыч, женщина человек или нет?

— Хромосомы такие же, — ровным, невозмутимым фальцетом отозвался профессор, не отрывая глаз от газетного листа, — значит, человек.

— Тогда нельзя, — двинул шеей дядя Коля и уставил на Марину свои идеально круглые, выпуклые, как у бычка, глаза. — Слушаешь ты дрянь всякую, — уже мягче, сочувственно добавил он, имея в виду не то слова, не то человека, их произнесшего. — Дай-ка пакет, там стоит.

Она ухватила за рваный край целлофановый пакет и, поддерживая его под дно, перенесла на руках через стол в лапы дяди Коли. Солнце скользнуло к горизонту, за полог сиреневых облаков. Минут через восемь высоко над их головами обезжиренное небо коротко дважды вспыхнуло почти белым светом. Только сама гигантская лампа-тамбур горела густо, ярко-желто, как миндальная семечка или, пожалуй, как недозревший абрикос, а на восемнадцать миль во все стороны посылала свет бледный и, вблизи казалось, бесцветный.

“Сволочь”, — еще раз подумала Марина, но на этот раз задорнее и веселей, и вспомнила, как вчера Вика сказала о его руках: “Настоящие мужские руки”. Впрочем, сказала еще до того, как владелец мужских рук изрек свой суровый приговор. Но если курящие женщины могли быть предметом сомнений и споров, то про руки — это была правда. Поросшие черными густыми, чуть вьющимися волосами, они казались способными обнаружить силу или подарить нежность, в зависимости от того, куда влекли обстоятельства их хозяина, и выглядели золотистыми на загоревшей коже.