— Надо идти, — сказала она. — Съедят.
“Съедят” она произнесла как “съедять”.
Он вообще заметил, что по мере приближения к малой своей родине она чуть заметно меняла выговор, интонации сделались неторопливыми, мягкими и певучими.
Над дорогой в неподвижном воздухе висели, переливаясь сами в себя, тучи воздушной мелюзги.
— Эти тоже кусаются? — спросил он.
— Только если стоять на месте. — Она пожала плечами.
— Давайте я все-таки возьму чемодан.
Он надеялся, что она скажет “нет, не надо”, потому что все тело начало ломить с непривычки — он давно уже разучился ходить пешком, но она сказала:
— А давайте!
И, уже протягивая ему чемодан, уточнила:
— Я чуть-чуть отдохну и заберу обратно, ладно? И вообще, идите вперед, я скоро догоню.
— Конечно-конечно, — торопливо сказал он. И подумал: меня она не боится. А вот водителя испугалась. Он вдруг совершенно отчетливо понял, что она отказалась ждать в машине, потому что испугалась водителя. Или все-таки потому, что не хотела дожидаться другой попутки?
Вдалеке раздался надсадный рев, словно чихал и кашлял кто-то очень большой и не очень здоровый, и он увидел, как из-за поворота выползает знакомый автобус с картонкой на ветровом стекле. На картонке синей пастовой ручкой было написано “Болязубы — Вокзальна площа”. За стеклом клевали носом какие-то бабки-мешочницы.
— Вот и встретились, — сказал он невесело.
Солнце уходило, большое и красное, оранжевым и золотым блестели пыльные автобусные стекла, и синие тени веток, покачиваясь на пыльном капоте, пробегали снизу вверх.
Уже когда автобус приблизился, он увидел на ветровом стекле пластиковые румяные розы, словно автобус принадлежал похоронной конторе.
Он отступил в траву, и автобус прошел мимо, так близко, что он почувствовал тепло разогретого радиатора. Лицо водителя за бликующим стеклом было темным и безразличным.
Мог же подождать меня утром, подумал он, ведь видел, как я бежал…
Почему-то сейчас это ему показалось особенно обидно, и он даже сделал водителю неприличный жест.
Водитель не отреагировал, а автобус сам по себе, проехав мимо, пукнул, выпустив облачко сизого вонючего дыма.
Жизнь неожиданно очень упростилась: поесть, попить, сходить в кусты, помечтать о том, как устроится на ночь где-нибудь на сельской кровати. Кровать наверняка с сеткой, с никелированными шишечками, подумал он, иначе просто не может быть. И лоскутное одеяло. Обязательно должно быть лоскутное одеяло.