С этой задачей, однако, сильно диссонирует дидактическая манера изложения. Гиренок пишет об абсурде с поразительной жаждой разложить все по полочкам. Глава предваряется кратким содержанием, буквально каждый абзац книги (от квазинаучных пассажей до фрагментов, имитирующих обыденную речь) пронизан пафосом разъяснения и пестрит потоками определений. И если, например, М. Мамардашвили стремился уходить от специализированных терминов, то Гиренок, напротив, заворожен их эзотерикой: дипластия, пещера депривации, суггестия и, конечно же, археоавангард здесь являются обязательными элементами стиля. Хайдеггеровскому “дому бытия” Гиренок противопоставляет проходной двор; слова-бумажники Л. Кэролла и Ж. Делеза дополнены словами-перекрестками, словами-заглушками, словами-терминами и т. п. Собственно, большую часть книги занимает компиляция постструктуралистских технологий (далеко не всегда оправдываемая спорадическими сносками) и критический пересказ большого количества работ, ранее затрагивавших рассматриваемый сюжет (что сильно напоминает манеру советских историков философии, одержимых целью разоблачить “противоречия” классиков и указать на их “очевидные” промахи).
Гиренок без труда выявляет ошибки М. Фуко, заблуждения М. Бахтина, но больше всех, кажется, досталось С. Хоружему. Переосмысление тех или иных работ не вызвало бы вопросов, если бы ключевые тезисы книги самого Гиренка не выглядели столь уязвимыми для критики. Это касается, например, настойчивого отрицания знаковых отношений в поведении животных (представляя столь запутанную проблему биологии как давно решенную, Гиренок много пишет об условных рефлексах И. Павлова и ни слова об импринтинге К. Лоренца). Столь же лишено убедительности само разграничение языка и воображаемого. На страницах книги язык предстает в традиционном для лингвистов облике “инструмента общения” и “знаковой системы”, оказываясь жестко привязанным к теме коммуникации, а одной из первостепенных объявляется задача “срезать языковой нарост” с сознания. Кажется странным, что работа, посвященная исследованию докоммуникативных основ мышления, ограничивается столь узким пониманием вопросов философии языка и фактически игнорирует традицию В. Гумбольдта, М. Хайдеггера и В. Бибихина, с которых стоило бы начинать разговор на эту тему.