— Потерпи, Володя, я заканчиваю, ты всегда был нетерпелив. Что главное для человека в жизни? Главное — быть честным перед собой, перед своей совестью. Мне не в чем себя упрекнуть: всю свою жизнь я посвятила семье, то есть вам с Илюшей. И этот поступок я совершаю ради вас, только ради вас. Все тайное становится явным, это истина, и когда–нибудь Илюша узнает и поймет и оценит... Ну а ты, Володя, должен понять меня уже сейчас: у меня не было другого выхода. Впрочем, я прощаю тебе, я все тебе прощаю! Володя... Ты знаешь — я не верю во все эти выдумки вроде ада и рая, но что–то такое должно быть, ну, например, перевоплощение душ... Тогда мы встретимся с тобой в нашей новой жизни — какими–нибудь собачками или морскими свинками — и ты мне скажешь: “Галка, как ты была права!” Последняя просьба, Володя: проследи, чтобы я была в том костюме, в каком встречала Илюшу. Вспомни: жемчужно–голубой с фиолетовым. А отпевание пусть совершит отец Николай. Только не переплачивай, он и так нам многим обязан.
Галина Васильевна прощально улыбнулась и застыла в стоп–кадре. Печенкин расстегнул пуговицы сорочки, сунул под нее руку и, тупо глядя в экран, стал тереть горячую грудь ледяной ладонью.
— Владимир Иванович, Илья приехал, — доложил из–за спины рыжий.
— Где он? — спросил Печенкин не поворачиваясь.
— На берегу стоит.
3
Галину Васильевну искали почти сутки, и все это время отец и сын стояли на берегу, на тех самых деревянных мостках, с которых, как говорили, поскользнувшись, она упала в воду. Резко похолодало, пошел косой с ветром дождь, но Владимир Иванович и Илья не уходили, и тогда их обрядили в длинные, до пят, черные пластиковые дождевики с высокими остроконечными капюшонами. Тихая заводь кишела моторными лодками и небольшими катерами, с которых прыгали в воду водолазы и спустя какое–то время к ним же возвращались. Центром этой разношерстной и нервной флотилии был печенкинский катер “Надежда”. На носу его стоял капитан в белой капитанской фуражке, на которую был натянут прозрачный целлофановый пакет.
Капитан смотрел в бинокль, по–совиному медленно и плавно поводя головой из стороны в сторону.
Отец и сын все время молчали. Только однажды, скосив на Илью глаза, Владимир Иванович неожиданно спросил:
— А как будет по–латыни “река”?
Илья не ответил.
— Слышь, Илья, как “река” будет по–латыни? — громче повторил вопрос Печенкин.
— Не знаю, — ответил Илья, оставаясь неподвижным.
— А “дождик”?
— Не знаю.
— А “лодка” — тоже не знаешь?
— Тоже не знаю... Ничего не знаю.
— Забыл?
— Я и не знал.