Писк продолжался. После этого Печенкин снова задумался и стал размышлять — какой же это телефон звонит, если все они молчат? В раздумье он сунул руку в карман пиджака, чтобы найти сигарету, закурить и подумать об этом хорошенько, но вместо сигаретной пачки вытащил свой секретный мобильник. Он–то, гад, и пищал.
— Нилыч? — удивился Владимир Иванович, слыша голос Седого, и направился к входной двери, чтобы зажечь верхний свет. — Работаю, что я еще могу делать. Странный вопрос. — Печенкин сделал вид, что обиделся, нажал на клавишу выключателя. — Приехать? Да ты сам приезжай... Хотя нет, лучше я приеду, а то у меня тут... накурено после совещания... — Владимир Иванович дивился на свой разгромленный кабинет. — А у тебя выпить есть?
Ноги были босые, и он с удовольствием пошевелил пальцами.
— Что ж, я и выпить уже не могу после трудового дня? Так что если у тебя выпить нет, я не поеду, ты уж не обижайся...
То, что носков не было видно, это еще куда ни шло, но не было нигде видно и ботинок.
— Не, водку я не хочу, коньячок благороднее. Есть? А ты где сейчас?.. Где–где?.. А что это ты там делаешь?
Ботинок лежал на столе.
— Работаешь? Как — работаешь? Ах ты черт! — Печенкин хлопнул себя по лбу и засмеялся: — Я и забыл, что уволил тебя... Ну ладно, еду, ты там пока разливай... Слышь, а какое сегодня число? — крикнул он, но поздно — Нилыч уже положил трубку.
Держа в руке единственный свой ботинок, Владимир Иванович поискал второй, но, быстро поняв, что это бесполезно, отшвырнул его и вышел из кабинета босиком.
Приемная была пуста, на низком кожаном диване лежал скомканный плед, а сверху валялся женский лифчик. Владимир Иванович озорно и самодовольно усмехнулся, хотя ничего такого что–то не припоминалось. Рядом на полу валялся второй ботинок, и Печенкин мстительно пнул его ногой...
2
Длинные коридоры офиса были темны и мертвы.
— Эй, есть тут кто? — крикнул Владимир Иванович, не особенно веря, что кто–то отзовется. Никто и не отозвался.
— Где народ? — спросил Печенкин уже самого себя и сам же в ответ пожал плечами.
Лифты не работали. Предстояло спускаться пешком двадцать этажей.
— Ладно, спускаться — не подниматься! — оптимистично высказался Владимир Иванович, торопливо вышел на гулкую темную лестницу и начал свой спуск. За сплошным стеклом стены светились внизу уличные фонари, и это успокаивало и радовало.
— Аба–ра–я! — громко и торжественно запел Печенкин.