К вечеру пришли в село Жеребчиха. Народу много собралось возле храма. После молебна трапеза. Сельчанам тоже раздавали еду. Приходили дети, старики, женщины с кастрюлями. Им накладывали гречневую кашу с подливой и зеленым горошком, давали хлеб, чай. На ночь всех участников крестного хода прихожане разобрали по домам. Кристина оказалась в доме у одинокой женщины. Хозяйка постелила ей в углу на сундуке. А ночью Кристина чувствует — на сундуке рядом с ней кто-то сидит. Она думала — опять батюшка с Ваганьковского кладбища. Потом пригляделась — вовсе не батюшка, а какая-то женщина в косынке, низко повязанной на лоб.
— Не удивляйся, — говорит гостья. — Я сестра милосердия. Из Царскосельского лазарета. Когда война началась, императрица и две старшие княжны окончили курсы сестер милосердия. Потом они у нас в госпитале работали. Ведь как обычные люди. Никакие не святые. Ольге тогда было девятнадцать, Татьяне — семнадцать. Я их каждый день видела. Мы приезжали к девяти утра. В операционную уже везли раненых. Вид у них ужасный. Я и сейчас забыть не могу. Вместо одежды — окровавленные лохмотья. С ног до головы покрыты грязью. Многие кричали от невыносимой боли. Другие без памяти. Смотришь на него и не знаешь — жив ли он? Надо было стащить с каждого завшивленное тряпье, вымыть его. А зловоние ужасное. Младшие княжны, Мария и Анастасия, в этом не участвовали. Они шили белье для солдат, как простые портнихи. Готовили бинты и корпию. А Государыня присутствовала при всех операциях. Императрица Всея Руси, как самая рядовая сестра, подавала стерилизованные инструменты, вату, бинты. Принимала из рук хирурга ампутированные конечности. Перевязывала гангренные раны. А вот теперь она на иконе! Дивны дела Твои, Господи!
Сестра милосердия еще долго что-то рассказывала, а потом Кристина уснула. Утром хозяйка дома стала поить ее чаем, сама рассказывает: