Новый мир. № 2, 2004

Трое его героев, ментов, гоняются за убийцами дальнобойщиков по нашим степным дорогам. Два мужика и одна дама, сложные взаимоотношения, треугольник. Никак не могут расцепиться. Он любит ее, она любит третьего, у которого жена, но все это выясняется в лучших традициях Миндадзе, постепенно!

Всего одна финальная реплика. Она кладет голову на плечо любимому, который одновременно старший группы. Он: «Чего ты хочешь?» В смысле индивидуального тела. В смысле: «Что ли хочешь?» Она: «Жить!» То есть в смысле коллективистской советской риторики. В смысле утопии. В смысле: «Вообще жить!»

Браво, Миндадзе! Без малого гениально! Прошкин делает эту сцену неточно, да и всю картину в целом излишне забытовляет, в меру сил психологизирует. А не надо бы, это не психологическая история.

В исходном материале заложено вот что: невозможность нашего нынешнего человека превратиться в самодеятельного героя. Эти трое — единое тело, гидра о трех головах. Едва одна голова размечталась об эмансипации, акцентировав индивидуальную телесность: «Хочешь?», как вторая выдает правдинскую передовицу: «Эх, хорошо в стране советской жить!» И все это, эпохальное, — в рамках заурядного бытового диалога! Вот это уровень. Вот это писатель.

И еще одно замечание — о поколенческой разнице. Смотрите, Миндадзе и Прошкин рассказывают немудреную историю с позиции «ментов», которым придают выразительную любящую женщину. Ровно ту же самую историю сценарист Денис Родимин и режиссер Петр Буслов рассказывают с противостоящей позиции, позиции четырех криминальных парней из «БМВ», у которых с женщинами в лучшем случае мимолетная связь, у которых впереди — поражение и смерть. Впрочем, в исходном тексте Миндадзе тоже погибали все трое. Прошкин двоих пощадил. Неубедительно, закадровым голосом.

Родимин и Буслов — совсем молодые, моложе меня, в районе тридцати. Смотрите, они же успешные, практикующие кинематографисты, но идентифицируются с коллективным телом проигравших русских мужиков и, конкретнее, с криминалом.

Подумайте обо всем этом. Помедитируйте на досуге.

(9) Специально для этого кинообозрения я подобрал в сборнике анекдотов один короткий шведский, вдобавок недурно переведенный.

— Когда я машу рукой, это значит, что вы, Карлсон, должны подойти ко мне!

— Понятно, господин директор. А когда я качаю головой, это значит, что я не подойду.

Здесь хорошо все, вплоть до запятой, до секунды. Гениальна хитроумная пауза протагониста, его сбивающее с толку «понятно, господин директор», после чего следует разящий ответный удар. Гениальна организация всего временнбого отрезка, дезориентирующего поначалу, а в конце возвращающего достоинство и персонажу, и нам, «зрителям».

Кино сжигает наше внутреннее время подобно этому анекдоту. Кино берет в оборот наше биологическое и наше социальное тело, подобно тому как делает это отличный шведский анекдот.

Быть может, качественный сборник анекдотов (бывают и некачественные!) и внимательное отношение к собственному телу — все, что нужно хорошему кинематографисту.

А плохие пускай учатся на романах. Плохих не жалко.

(10) А вот кассету «Маллхоланд драйв» придется отыскать самостоятельно. Всякий уважающий себя синефил обязан двукратно посмотреть эту картину и сделать то, на что закономерно не способна наша пишущая братия, чтобы не сказать орда, — повзрослеть. Очнуться ото сна. Крепко стать на ноги. Пораскинуть мозгами. Разобраться в реальных процессах и подвергнуть остракизму фантомы. Далее несколько методических указаний: как смотреть Линча. И зачем.

Структурно картина похожа на все того же «Паука». Три четверти фильма — предсмертный фантазм блондинки по имени Дайана. Последняя четверть — ее реальные воспоминания, выполненные в режиме традиционного «объективного повествования».

В самом начале, до титров, — два ключа, которых не замечают только наши слепые: у вменяемого постановщика случайных кадров не бывает. Во-первых, экзотический эстрадный танец. Во-вторых, лицо блондинки в обрамлении улыбчивых старичка и старушки. Все ответы — здесь.

Итак, героиня — именно блондинка, ибо ее лицо настойчиво предъявляют и предлагают запомнить. Но еще раньше предлагают запомнить танец, он помогает опознать в качестве достоверной реплику героини ближе к финалу: «Я из Глубокой реки, из Онтарио, из маленького городишка. Я выиграла конкурс танца „Даттербак“. Это открывает путь к актерской карьере. Когда моя тетя умерла, она оставила мне немного денег. Она жила здесь, в Лос-Анджелесе». Только в этом месте мы понимаем, какой версии происходящего следует придерживаться.

Однако дальше героиня врет. Ей, бедной провинциальной девчонке, приходится врать, чтобы повысить социальный статус и на равных войти в сообщество знатных голливудских людей. Поэтому на вопрос о тете: «Она работала здесь?», то бишь в Голливуде, героиня вынужденно отвечает: «Да!» Откуда знаем, что врет? Попросту видим: глазки вначале бегают, а потом, на реплике «да», опускаются. Ровно таким же достаточным образом Линч обозначает вранье других персонажей.