Что ей под восемьдесят — это предположение, может, больше, может, меньше, никто ее об этом не спрашивал. А так разве определишь? Вроде и не старушка, а просто очень пожилой человек — спина согнута, морщинки, а присмотреться — глаза молодые, даже с задоринкой. Или это не задоринка, а что-то другое? Может, даже совсем противоположное. Да и всматриваться в них никто не отваживается. С ней даже здороваются осторожно, понижая голос, или, наоборот, излишне бодро. Взгляд отводят.
Пять лет назад умер ее муж, инфаркт, на следующий год сестра, еще через некоторое время брат, за ним сын и вот совсем недавно, года еще нет, дочь, чуть больше сорока…
Все просто в шоке.
Ходит она по участку низко наклонив голову, словно ей навстречу ветер, хотя никакого ветра нет. Будто прячется, будто старается стать совсем незаметной. Она и везде так, и на улице тоже. Не идет из магазина, а как бы проскальзывает — юрк серой мышкой. Вроде и не видел никто.
А если даже кто и видел — что с того? Все уже перестали выражать ей сочувствие, сколько можно? Лишнее напоминание... Все ее жалеют, но теперь уже отстраненно, жизнь есть жизнь…
Была же бойкая, разбитная, поучала всех. Будто чувствовала свое право: она-то все делает как надо и знает как надо — клубнику полить или малину удобрить, квас приготовить или огурцы засолить, с мужем разобраться или детей воспитывать… Иногда, правда, не прочь была и посетовать: каждый день одно и то же, одно и то же… как рабыня…
Утром же все как и прежде, по заведенному порядку.
Гордость.
Пусть и надоело, однако ж вот делаю. И укоризненный взгляд в ту сторону, где не делалось. Где отдыхали, загорали, жарили шашлыки, пили вино или пиво, играли в карты или читали книгу. Человеку некогда отдыхать и развлекаться, человек должен работать, обязанности свои выполнять. Какие обязанности? Ну всякие. Какие возложены, такие и должен. Пусть даже неведомо кто возложил, все равно.
Она иначе не может.