Я так на него смотрю и говорю: слушай, мой дорогой. Во-первых, я сказала: я не хочу! — это первое. Во-вторых, — говорю, — ко мне брат мой в комнату не заходит, когда — я — сплю!
(Там, где я выросла, ко мне брат не зайдет даже в майке. В рубашке заходит, в обычной маечке не заходит: у нас надо, чтоб у мужчины плечи были закрыты. Я даже к отцу на кровать никогда не садилась.)
И я ему говорю: ко мне брат родной не заходит. А может, я без одежды сплю?
И он мне тогда матом! «да мне пофиг», короче.
Я говорю: слушай, выйди, я переоденусь.
А он: нет, вот ты сейчас пойдешь с нами — что, в падлу? скажи, если тебе в падлу…
Вот это слово «в падлу» он разов сто употребил, пока мы с ним разговаривали.
Я: выйди!
Он говорит: я не выйду, скажи, если в падлу… И дальше маты, не маты… короче, он мне говорит, типа: я твою маму, я твою папу, я твою породу…
Я говорю: слушай, говорю, это ваша порода привык своих матерей материть, сестер — у нас так не положено, я не хочу не то что сидеть пить с тобой, я тебя не считаю за человека!
Я знаю, что это грех. Я тоже была в эмоциях, мне тоже руку в рот не клади. Я сама знаю… но зачем сидеть сейчас лицемерить, из себя ангела делать, правильно? Какой я есть, я не скрываю. Я знаю все свои недостатки… и в то же время достатки.
Я ему говорю: слушай, выходишь, нет?
А он мне: да я тебя… там то, се…
А я вот так на диванчи… на кресличке лежала, которое так выскакивает и раскрывается — я в одежде, только в ночной.
И он подскакивает, короче…
Я говорю: ты тупой?! — говорю, — ты вообще больной?! Тварь, — говорю, — выйди отсюда!
Вот такие фразы я озвучила.
И он на меня опять: да я твою маму...
До моей мамы, — говорю, — тебе, — говорю, — урод, далеко, чтобы ты ее… вообще имя ее произносил! Это твоя мать, — говорю, — такая, что такого урода как ты родила и сейчас спит спокойно!