Читаем Новый Мир. № 3, 2000 полностью

Отец… Я смутно помню его, больше — по фотографиям да рассказам мамы и знакомых. А их у отца было великое множество. Все сходились в одном: Павел Михайлович — великий труженик, образцовый семьянин, правдолюб.

Помню пышные усы, сильные руки. Помню, как сажал к себе на колени, потряхивая и приговаривая: «Поехали с орехами! По гладенькой дорожке, по гладенькой дорожке, по камешкам, по камешкам, по кочкам, по кочкам в ямку — бух!» Я визжу, папа смеется, мама просит нас уняться. Помню: «милый мальчик» — ко мне, «моя голубка» — к маме. Помню любимую его песню: «Вдоль по улице метелица метет, за метелицей мой миленький идет, ты постой, постой, красавица моя, дозволь наглядеться, радость, на тебя». Под красавицей и радостью я, слушая, разумел маму, а наглядеться на нее отцу и впрямь было некогда: его все время не было дома.

Это уж потом, когда я подрос, мама под большим секретом поведала мне, что отец «враг народа». «Только заклинаю тебя, ради Бога, никому ни слова». На мой вопрос: «А что он сделал?» — мама отвечает: «В том-то и дело, что ничего. За язык свой болтливый и прямодушие. Сколько просила придержать его. Нет! Как только едем на перевозе, возмущается, собирает вокруг. Я с ним и ездить-то уж перестала — боюсь!» — «И в последний раз за язык?» — «Опять за него». — «А как?» — не унимаюсь я. «Тащил зуб в поликлинике. Щипцы сорвались и обломились. Вгорячах швырк их на пол: а, черт, советский инструмент! А пациент-то оказался сексотом».

Соседка-учительница Кошелева несет про отца всякое. Мне хочется выкрикнуть: «Лгунья! Я знаю про отца правду». Но молчу, помню наказ мамы.

Ратоборец за справедливость, отец все время томится в ссылках: сначала на Севере, потом в Сибири. А в мае 1940 года его, шестидесятичетырехлетнего, осуждают на 10 лет. Статья все та же — 58/10-11, антисоветская агитация. Власти «гуманны»: определяют неподалеку, в Переборы — Волголаг.

Мама вспоминала: «Приехали ночью. Трое. Молодые. В серых габардиновых костюмах. „Гражданин Битюцкий, в доме золото, оружие есть?“ — „Золота нет, а оружие вон там висит, забирайте“, — и показывает на мою игрушечную саблю и ружье. „Вы нас не морочьте! За такие штучки!..“»

А по Заволжью арестовывают все новых и новых «врагов». Люди молчат и шушукаются, шушукаются и молчат.

В конце нашей Индустриальной улицы детский дом имени 1-го Мая. Зимой 1938 года сюда привозят спецгруппу из тринадцати детей — их родители «враги народа». Среди ребят будущий детский писатель Иосиф Дик. Через много-много лет на встрече детдомовцев он прочитает леденящие сердце строки об этих жутких годах:

Нас сплотило несчастье.Много лет пронеслось.Но нам время не заститТо, что в детстве стряслось:Обыск, ночью аресты —Дважды в каждой семье.Где отец — неизвестно,Мать — в Бутырской тюрьме.Детприемник, охрана.Фото в профиль и в фас.Оттиск пальцев… Ну прямоКак преступников нас,Еще тепленьких, взяли,Под конвоем везли.В город Рыбинск сослали,А и дальше б могли…

Весточки отца из неволи. (Письма — по А. И. Герцену — больше чем воспоминания: на них запеклась кровь событий, это — само прошедшее, как оно было, задержанное и нетленное.) Вот каким предстает в них отец.

Маме из КПЗ (камеры предварительного заключения) — за месяц до моего рождения.

«14.8.35.

…Заботься о себе, мне здесь очень хорошо. Последнее твое посещение произвело на меня чарующее впечатление. Ты была весело настроена, и не было заметно грусти, я ожил и безусловно верю в нормальные роды.

Моя жизнь течет уже не так монотонно, как вы все думаете, здесь свои интересы, радости и печали, радость одного — радость всех, печаль одного — печаль всех. Итак, жизнь течет более или менее разнообразно и интересно и со своими новостями».

Дочери и внучке (за неделю до смерти).

«3.3.43.

Дорогие мои Татуся и Ритуся!

Обо мне не заботьтесь, у меня все в прошлом. Изредка с кем-нибудь чего-нибудь пришлете, и спасибо! Я, оказывается, очень вынослив и крепок, мои товарищи давно уже у праотцев, но слабею, все время идет Великий пост, с режимом. Нужно жить и жить, но жить честно, честно, свято, без угрызений совести и не причинять никому вреда и неприятностей.

Ритуся! У меня к тебе большая просьба. Читай больше, но с толком. Сделай тетрадь с большими полями, когда будешь что читать, сверху напиши автора, название книги и более замечательные фразы выписывай с указанием страницы. Со временем составятся прекрасные записи, которые тебе в жизни весьма пригодятся, а на полях — свой взгляд, мнение и прочее. Я приеду, почитаем их, разберемся.

Письма идут долго, но не пропадают.

Пиши! Будьте здоровы! Любящий вас

ваш Папа и Дед».


Из письма заключенного С. Колпикова папиной дочери от первого брака Татьяне.

«15.3.43.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Современная проза / Проза / Современная русская и зарубежная проза