Новый мир. № 3, 2004

Фильм поначалу эксплуатирует расхожую постструктуралистскую идею о том, что все символическое — язык, логика, идеология — есть средство подавления и контроля. Но, отказавшись от символического, человек перестает быть собой. Он создает программы интерпретации окружающего или они создают его? И где он — Источник знания? Живительный он или усыпляюще-смертоносный? И где предел человеческой свободы? Не попадаем ли мы, меняя картину мира, под власть новой, еще более изощренной программы? И дано ли нам узнать, «зачем мы здесь»? Или нам предначертано слепо осуществлять свою миссию во имя торжества абстрактной гармонии и математических уравнений?

Сознательно не давая ответов на ворох подобных вопросов, авторы фильма довольно небрежно сводят концы с концами, используя общие контуры христианского мифа в его, так сказать, гностическом преломлении: Архитектор-Демиург — отец Матрицы, Пифия (Душа мира) — ее мать, сонмы ангелов-программ, некоторые из которых вышли из-под контроля и подлежат списанию… Тут же Нео — Избранный, побеждающий силы зла ценой смерти и воскресения. Бог Сын, не ведающий Бога Отца, ибо старичок Архитектор на эту роль решительно не годится: Нео для него — просто некая аномалия, создающая сбой в системе, но затем приводящая ее к новой стабильности. В этой подчеркнутой эклектике, лоскутности, в откровенной цитатности, когда режиссеры заимствуют картинки, имена, концепции, образы без разбора, из всех возможных источников: от немецкого экспрессионизма до гонконгских фильмов кунг-фу, от греческих мифов до «Алисы в Стране чудес» и сказки про Белоснежку, — есть своя подлинность, своя сермяжная правда. Вступив в игру под названием «Долой сон разума!», человек нынешней заплутавшей, безрелигиозной цивилизации неизбежно попадает в противоречивый лабиринт символов и культурных значений. Вы хотели освободиться от власти банальных, навязанных, общепринятых представлений?

— Добро пожаловать в пустыню ментального!

WWW-обозрение Владимира Губайловского

Сетикет

Лингвист Максим Кронгауз, исследуя новые явления в языке, пишет: «Особенно интересно, когда новые слова возникают не для специфических интернетных явлений, а для чего-то вполне привычного, но помещенного в Cеть. В этом явно видна попытка интернетного сообщества отгородиться от обыденной жизни, переназвать по возможности все, потому что нечто в Интернете — это совсем не то, что нечто в старой реальности. Отсюда такие игровые монстры, как уже достаточно привычная сетература (вместо сетевая литература) или пока одноразовое сетикет (вместо сетевой этикет). Не приживутся они (74,9 % — вероятность того, что слово не будет принято языком), если только интернетное сообщество не отделится окончательно от прочего народа. Потому что сетература уж слишком плавно перетекает в литературу, чтобы обыденный язык позволил себе роскошь иметь целых два слова для по существу одного понятия. А надо будет подчеркнуть идею „Сети“, так и словосочетанием не побрезгуем» .

Я думаю, дело все-таки не в том, что сетевое сообщество так истово пытается выгородить свой уголок, что завело себе отдельный этикет.

Если слово «сетикет» и можно назвать «одноразовым», то о слове netiquette этого никак не скажешь. Поисковая программа Google указывает около 800 тысяч страниц, на которых оно встречается. Для сравнения: etiquette — 2200 тысяч, больше, конечно, но не радикально. Сравнительная редкость слова «сетикет» объясняется не тем, что явления, которое оно обозначает, не существует. А тем, что Сеть заговорила на русском языке позднее, чем на родном для нее английском, и тем, что слово «нетикет» употребляется несколько чаще. По данным Яndex: «нетикет» — 3446, «сетикет» — 2039. По сравнению с английским термином это ничтожно мало, поэтому говорить о том, что слово уже существует в русском языке, пока нельзя, и к тому же английское написание — netiquette — очень распространено и в русских текстах. Колебания между нетикетом и сетикетом вполне понятны: латинские корни лучше согласуются друг с другом, чем латинский и русский. Но тем не менее я остановлюсь на термине «сетикет».

В чем же специфика сетикета? Это этикет письменного общения. В истории, строго говоря, не было ни точно такого фемомена, ни близкого аналога. Церемонные поклоны и многословные приветствия в письмах XIX века, регламентация обращений и прощальных формул — это, конечно, тоже знаки этикета. Но это слишком локальные явления, чтобы выделять их в отдельную область этикета, хотя и существовали специальные письмовники с образцами писания писем. Современный русский человек в основном знаком с этими правилами по письмам, которые товарищ Сухов в кинофильме «Белое солнце пустыни» наговаривает «разлюбезной Катерине Матвевне».

Интернет создал глобальную среду письменной речи. И она существует вместо и/или вместе с личным письмом (есть, есть еще чудаки, которые предпочитают написать письмо на бумаге и вложить его в конверт), деловой встречей или легкой застольной беседой.