Новый Мир ( № 3 2006)

Побитый и грустный, возвращается он домой, где возле дивана стоят уже почти опавшие розы. Отправляется в кафе — докладывать Уинстону об итогах своего путешествия — и высказывает предположение, что, может, сына-то никакого и нет, а анонимное письмо написал сам Уинстон? Тот особо не отпирается: “Я просто хотел вернуть тебя в твою собственную жизнь”. Но сумасшедшая надежда, что хоть какой-то из “сломанных цветов” принес плод — продолжение его, Доновой, жизни, — заставляет героя (наплевав на полупризнание Уинстона) заговорить на улице с хмурым юношей, рюкзак которого украшен розовой ленточкой (мама привязала). Дон покупает ему сэндвичи и картошку, беседует о девушках и о философии, изрекает мудрые “буддийские” максимы, типа: “Будущее — еще нужно дождаться, когда наступит, прошлое — мертво, значит, нам остается лишь настоящее”. Но неосторожная попытка воплотить немедленно чаемое, фантомное будущее — реплика: “Ты, наверное, думаешь, что я — твой отец”, — мгновенно повергает мальчика в бегство. И растерянный старик с заклеенной пластырем бровью остается один среди улицы. Его провожает недоуменным взглядом юный бородач из проезжающей мимо машины, машина скрывается за углом, а камера облетает Дон Жуана по кругу, фиксируя безлюдье, запустение и руины. Идут титры…

Мы так и не узнаем, кто написал Дону письмо. Мы так и не узнаем, найдет ли Дон Жуан сына. Не узнаем, вернется ли к нему Ширли — та самая, что хлопнула дверью в начале, а в конце прислала розовое письмецо с намеком, что у нее сохранились еще какие-то чувства. Все это возможно, но в другой жизни. В пределах данной картины сюжетного, логического итога быть ну никак не может, как не могут пересечься параллельные прямые, как фатально несовпадение вечных сущностей — Донжуанской и Женской. Все повторяется снова и снова: она ему — свое, “розовое”: халатик, визитные карточки, брюки, письмо, мотоцикл; а он ей — сломанные цветы, букет, элементом которого она является. Несовпадение трагикомично, оно рождает улыбку и в то же время — неподдельную боль, переживается как смерть, как душевный надлом и жизненный крах, как отсутствие самого главного… Так в фильме между параллельными, проведенными в вечность, образуется эмоционально насыщенный пробел, промежуток, до предела заряженный электричеством, — поле абсолютно невозможного, но совершенно необходимого контакта, обозначаемого словом “Любовь”. Любовь как чудо, как вечно желанная невозможность, как хлопок одной ладони… Наверное, это лучший способ говорить о любви.