самое давнее самое ровное
нет не дыхание слишком подробное
грубое тайное крепкое длинное
хмеле-ячменное солодо-тминное
гиблое горькое светлое пенное
сердце туманное солнце надменное.
* *
*
Уверена —
ты плачешь обо мне,
мой ангел в поднебесной глубине.
Но кто услышит? —
Далее,
на дне —
сверхзвуковые молнии одне…
* *
*
Ни жена, как водится, ни вдова —
ниже всех склонилась к летейским водам,
прядью не касается лишь едва…
Пядью ли последней — когда под сводом
задыхаются, — мерой ли дорожат,
меркнущее озеро озирая?
…Не жена — и обод кольца разжат.
Даже не вдова...
— Отойди от края.
Матисс
Глава тринадцатая
В ПУТЬ
LXVII
В эту зиму был еще февраль впереди, и морозы февральские — стало быть, не раз еще он увидит этих бомжей. Он не знал, как их зовут, но сейчас, глядя на них из машины, почему-то решил, что теперь ему непременно нужно узнать их имена, во что бы то ни стало. Это будет его первым шагом… — куда, было неизвестно, но вот уже полгода он постепенно погружался в этот сладкий омут неизвестности, очень знакомой всем холодным самоубийцам, беглецам и когда-то, когда они еще были, — путешественникам-первооткрывателям.
Рост — вот главное, в чем он сомневался, — в своем росте. Непонятно было, сможет ли он выжить среди бомжей с таким ростом. Ведь лучше всего выживают невысокие и сухие типы, отлично переносящие голод и физическую нагрузку. Подобно танковым войскам и воздушным силам, улица отсеивает своих рослых призывников.