Новый Мир ( № 3 2009)

Такой же мороз — от не по-детски потрясающего стихотворения “Маме”, написанного в далеком 58-м и непонятно как попавшего сегодня в книжку “Пусть бегут неуклюжи” между стишков о ребятах-зверятах и веселых картинок:

Заложили окна ватой,

От дыханья стекла мокнут.

По сугробам воровато

Ночь крадется к нашим окнам.

Подошла — и ставню точит

И течет в окно упрямо,

И, проснувшись среди ночи,

Я кричу в испуге: “Мама!”

Поцелует в щеку, в лоб ли,

И конец моей тоске,

Я усну на теплой, теплой

Доброй маминой руке.

Будет время, ночь из детства

Обернется пули свистом,

И, куда не зная деться,

Я прижмусь к сосне

Смолистой.

Щелк затвора вороватый,

Кто-то в сердце целит прямо.

И опять в тоске проклятой

Закричу я громко: “Мама!”

Ствол сосны чужой и блеклый

Покачнется вдалеке.

Я усну на теплой, теплой

Доброй маминой руке.

К сожалению, таковы у Тимофеевского лишь отдельные стихотворения. Книги поэта собраны в целом неровно. Каждое из новых изданий, обозначенных в нашей рецензии, — в той или иной мере компиляция выходившего ранее, вместе с тем не тянущая на избранное. Поэмы, включенные в “Краш-тест”, воспринимаются в лучшем случае как более или менее тематически цельные циклы.

Да и к самой личности Тимофеевского — как и к его лирическому герою — вряд ли подойдет эпитет “харизматическая”. Взрослый среди детей. Ребенок среди взрослых. Шестидесятник, ни строчки не напечатавший в 1960-е, диссидент, ограничившийся внутренней эмиграцией, отчасти выпавший из своего времени и не вполне — даже с учетом наступившего признания — влившийся во времена настоящие.

Но подлинно чудесное преображение происходит, когда невзрослеющий чудак, безответственно (оборотная сторона свободы непечатаемого поэта) балующийся рифмой, внезапно преисполняется светом и мудростью, превышающей человеческую. Это не дело вкуса и мастерства: всяк, кто не глух, почувствует нездешнюю энергию в “Сне”, “Воскресении”, “Не помни зла. Наполни…”, “В начале жизни”, “Втором пришествии”.

Образ пушкинского пророка обыгрывается в поэзии Александра Тимофеевского на все лады, чаще — в сниженном ключе. Но, пожалуй, это и есть истинный ключ к его творчеству: готовность и способность впускать в себя шестикрылого серафима (порой принимающего облик волшебника в голубом вертолете) и в эти мгновения говорить — как дышать. Прочее — преходяще.

Вадим МУРАТХАНОВ

*

Час грохота нижней решетки

Л. Спрэг де Камп. Лавкрафт. Биография. Перевод с английского Д. Попова. СПб., «Амфора», 2008, 656 стр. Возвращение Ктулху. Антология. СПб., «Азбука-классика», 2008, 576 стр.