Том назван по самой объемной и самой слабой из повестей. «Когда начнешь вспоминать» (1969) написана от лица девочки-подростка — кажется, первый у Никонова опыт такого рода. Критики хвалили за хорошее знание деревенского быта и не заметили, что автор сочувственно рассказал о труженике-единоличнике, чуждом колхозному строю. В остальном повесть мало отличалась от заурядных советских историй о «трудной жизни в тылу».
«В больнице» (1965). Первый серьезный конфликт с цензурой. Повесть изъяли из январского номера «Урала» за 1968 год. Цензору показался «мрачноватым» взгляд автора на советскую медицину: больничная скука, бесправие пациентов, сама больница, переделанная из тюрьмы... Впрочем, об этом скупо, сдержанно. По нынешним меркам — совсем безобидно. Повесть, слегка «порезав», все-таки напечатали под «мажорным» заглавием «Вкус жизни». Автор был недоволен, хотя новое название больше соответствовало смыслу повести: на пороге смерти человек другими глазами смотрит на окружающий мир, находит радость в наступившей весне и мартовской капели.
«Кассиопея» (1968). Подзаголовок — «История одной любви». Двадцать лет спустя автор иронично, снисходительно отозвался о ней: «Страдания молодого Вертера на российский манер». Возможно, Никонов отдавал дань времени. Писать о любви «красиво» стало дурным тоном. Теперь, после двадцатилетнего «запрета» на сентиментальность, вновь хочется читать изящную и поэтичную повесть о неразделенной любви. Впрочем, не только о любви, но — о красоте и бесконечности мира: «Огромное, по-осеннему черное небо до краев переполнилось светящейся россыпью, жемчужной пылью <…>мерцали планеты, шевелились звезды. Космос жил своей бесконечной жизнью. А под ним спотыкался в темноте человек, вел в поводу усталую лошадь, и ветки щелкали его по лицу, шуршали и падали последние листья. <…> показался над полями могучий Орион — созвездие охотников и скитальцев, блестела под ним вечно юная Андромеда, а где-то в стороне <…> печально светилась красавица Кассиопея».