Новый Мир ( № 3 2009)

Вечеринка происходит зимой, но почему-то на улице. Опять все без шапок, опять все мерзнут и, как в старых фильмах Михаила Ромма и Марлена Хуциева, говорят одновременно и обо всем: об искусстве, полетах в космос, о коммунизме, часах, машинах и гражданской войне. Но как-то вяло. Ощущение такое, будто у всех температура 35,3. Хотя откуда взяться энергии? Беда их в том, что они как “думающие люди” все понимают. Понимают, что от “этой власти ничего хорошего ждать не приходится”, что “Ленин был людоед и немецкий шпион”, что “ракеты нужны, только чтобы бомбы возить” и так далее. Однако, наступив на горло своему диссидентству, все равно героически продолжают лечить, ваять, играть комиссаров в театре и готовить полеты в космос. Получается как-то не очень.

То же и в личной жизни. Нина, в отличие от Дани, диссидентствует в открытую. А Даня ссорится с ней и твердит, что надо верить, иначе ничего не получится. От этого брак их трещит по швам и у них нет детей. Видимо, за разговорами просто некогда. Во время вечеринки требование Нины, чтобы Даня занялся наконец своим мужским делом, сначала повергает его в истерику. Потом после небольшого скандала он соглашается и, жертвенно проткнув шапку шашлычным шампуром, объявляет: “Сегодня в два часа ночи мы будем делать детей!” Но ничего не выходит. Несмотря даже на такие “буржуазные штучки”, как школьная форма с белым фартуком, трубка, роскошный хвост и губная помада, которой Нина заставляет Даню намазывать себе губы. В самый неподходящий момент влезает оставленный ночевать идиот приятель, и витальный порыв вновь растворяется в меланхолических шуточках и диссидентских спорах.

Потом Даня бросает Нину и уезжает в Казахстан, а она едет за ним. Едет в сапожках на каблучке, в хлипком пальтишке, без документов, со сломанным чемоданом. Там в степи ее заносит в бывший концлагерь, и она потрясенно бродит среди подожженных бараков, неприкаянных овчарок, предназначенных к отстрелу, военных-

ликвидаторов, растерянно читающих кипы доносов, и сумасшедших зэчек, которые не хотят никуда уезжать (по плотности киноязыка маленький Герман тут приближается почти что к большому). Нина — столичная дамочка с фарфоровым тонким лицом — в этом аду на удивление сохраняет мужество. Даже начальник зондер-команды поражен ее самообладанием: “Мне тут страшно. А вы будто из чугуна”.