Вывод? Предположение, что темные места текста, его ключевые точки, его риффатерровские «неправильности» и, наконец, места, требующие реального комментария, всегда совпадают, слишком заманчиво. Часто они выступают в тех или иных сочетаниях друг с другом, но в принципе взаимонезависимы. Место может казаться совершенно ясным, но скрывать фактическую неясность. Ее раскрытие и реальное комментирование может быть полезным, но не вести к тайнам авторского замысла. Неясность может быть связана с грамматическими (или иными структурными) отклонениями, но не всякая неграмматичность обязательно так симптоматична, как того хочет Риффатерр. Вообще же подлежащая разгадке глубинная организация текста, как правило, многослойна, и потому любые реальные и текстовые комментарии должны включать указание, что именно в этой сложной структуре они проясняют. Наконец, при всей соблазнительности и кажущейся очевидности общих утверждений (типа: «Мандельштам — это о культуре, а Пастернак — о жизни»), они, в сущности, не могут делаться, пока критическое количество соответствующих текстов не подверглось всестороннему монографическому анализу как в реальном, так и в интертекстуальном плане. Любая, казалось бы, прозрачная строка Мандельштама может скрывать неизвестную житейскую подоплеку, а строка Пастернака — литературную
[27]. Обнаружение подобных секретов во многом зависит от исследовательской удачи, но их легитимация в составе комментария неотделима от целостного анализа произведения на всех релевантных уровнях.[1]
См. об этом: Я м п о л ь с к и й М и х а и л. Беспамятство как исток (Читая Хармса). М., «Новое литературное обозрение», 1998, стр. 12 — 13, 161 — 195.