Как бы этак завершить покороче? Я не настолько себе смешон, чтобы излагать свою историю в лапидарном духе Иван Иваныча — раз-раз и кишки в таз, как выражался дедушка Ковальчук. Но я и не настолько себя чту, чтобы принять тон изысканного европейского новеллиста: “Сегодня утром мне вдруг пришло в голову, что хорошо бы для меня самого записать все последовавшие за теми фантастическими днями события, чтобы наконец разобраться в этих хитросплетениях, хотя я и сомневаюсь, удастся ли мне даже приблизительно изобразить все то необычайное, что произошло со мной, поскольку я нимало не искушен в литературе, если не считать нескольких шуточных студенческих опусов. И все-таки меня неудержимо тянет изложить письменно мое приключение, ибо для нас, душевнобольных, любые записки сумасшедшего исполнены большей убедительности, нежели породившие их видения”.
И так страниц двадцать, прежде чем хоть что-то сообщить. Попробую, однако, держаться середины Атлантического океана. Итак, фортуна занесла меня в одно из многочисленных сердец России. Прелестное здание старого вокзальчика из дробного, уложенного узорами кирпича русской провинции было приплюснуто грандиозным, но недолговеким вавилонским пузырем: новые времена стремились не только стереть память тех, кто жил до нас, но старались и по себе не оставить никакой памяти. Мальчишкой я стеснялся, что не умею разбирать марки машин, — сегодня я этим горжусь. Я видел только, что это какая-то иномарка свезла меня в гостиницу, советскую из советских — и пышные колосья с домнами на фасаде, и даже все три медвежонка в вестибюле. (Когда художник узнал, рассказывали у нас в Эдеме, что у медведиц не бывает трех медвежат, он застрелился.) Зато в номере люкс громоздились сплошные
the real things: тумбочка, кровать, шкаф, обрамление зеркал — все литая карельская береза.