Новый Мир ( № 4 2005)

— Он кулаком доски ломает, — добавил Вик.

— Да, с ним наломали бы дров.

— Он под арестом, дома... Но ты думаешь, все это нормально, да?

— Я не слишком удивлен.

— А я слишком! И в этом разница между нами и вами.

Охлопков заварил чай.

— Не преувеличивай.

— А что тут преувеличивать. Это и без лупы видно. Вы все боитесь потерять свою пайку. А мы — нет.

— Потому что ничего не имеете?

— Нам нужно все или ничего. — Вик взял стакан, отхлебнул. — О, фуй!.. мм, черт...

— Пусть немного остынет.

— Да, а куда ты задумал свалить, Ген?

— Ну... например, за Урал.

Вик засмеялся.

— Слушай, ты же помнишь, что с Медовщиком было?

Охлопков кивнул.

— Так вот... — начал Вик, но его прервал, как тут водится, телефонный звонок.

Охлопков снял трубку. “Алло? „Партизанский”? коллега?”

Это был бессонный голос, Охлопков не сразу его узнал. Да, знаете, на том конце провода откашлялись, был... мм... в командировке. В высоких широтах.

На Севере? — спросил Охлопков. В некотором роде да, ответили с того конца провода. Это, конечно, гипербола. В общем, выезжать далеко не надо. Ведь, скажем, для южан наши широты уже высоки. Север, Гиперборея. Страна холодных туманов, странных людей, бросающихся в море от пресыщения жизнью... Греки грезили наяву. И, возможно, поэтому были великим народом. Ведь ничего не снится ничтожеству, если верить Бунюэлю. “Не бранитесь на то, что я спал”, — так пел немецкий Заратустра. Может, Бунюэль взял мысль у этого гиперборейца, второго Корабельщика, плававшего уже в высоких широтах и услышавшего погребальную весть? Я имею в виду Ницше. А первый — это тот, кто услышал о смерти Пана? — вспомнил Охлопков. Совершенно верно. На том краю ночи улыбались. Охлопков посмотрел на заскучавшего Вика. Лучше было бы, если бы он пришел в другое время.