Новый Мир ( № 4 2009)

Дальше — важный пункт.Отличие настоящей литературы от массовой— в эмоциональной состроенности автора и читателя. То есть детективщик может смастерить очень искусную сюжетную ловушку — и читатель на 386-й странице удивляется в полную силу, а писатель довольно потирает руки. В других жанрах автор вызывает у читателя страх, не пугаясь; вызывает сентиментальные слезы, не плача, и так далее. Но если мы говорим всерьез — а я пытаюсь, — стоит перейти от удивления читателя к удивлению автора. То есть к той ситуации, когдаписателя удивляет то, что выходит из-под его клавиатуры.

Это ключевое место статьи.

 

Чужая психология — потемки, но какие-то очень простые и базовые реакции можно предугадать. Вряд ли человека в здравом уме будет ежедневно удивлять его обычное окружение — обстановка комнаты, заставка на рабочем столе компьютера, лифт, метро. Точно так же писателя вряд ли удивят собственный стиль или другие грани его таланта, которые всегда с ним. Ну умеет он складывать слова во фразы. Умеет описать падающую листву или сигаретный дымок. Но его самого, как правило, это не удивляет.

Точно так же вряд ли может удивлять человека (и писателя в том числе) пережитый им опыт или известная ему история сами по себе, если они не содержат какой-то нераскрытой загадки.

Впрочем, может удивлять сочетание обстоятельств, может изумлять другой человек, может бередить ум и душу тайна жизни как таковая. То есть писатель вполне может время от времени писать о том, что его удивляет. Меня, например, удивляет, как может летать самолет, — вроде бы такая груда железа не должна.

Но здесь очень важное различие:писать об удивительном— совсем не то же самое, чтоудивляться в процессе письма. Можно легко представить себе издательского или телевизионного редактора, работающего над циклом «Загадки природы» или, если угодно, «Тайны мироздания». Такая же рутина, как остальное. Так и писатель может намастачиться ловкими движениями виртуального ножа вычленять из реальности пресловутую тайну мироздания и демонстрировать ее опешившей публике. Получатся этакие постчеховские (постшукшинские, поствампиловские) рассказы. И автор может сдержанно подивиться результату вместе с читателем. Но заученные движения не могут, не должны его удивлять.

 

Почему я топчусь на месте, исследуя, казалось бы, микроскопические различия, вместо того чтобы бодро идти дальше? Да потому что я шел именно сюда.