Новый Мир ( № 4 2009)

Харьковчанин Александр Мильшейн, математик по образованию, ныне живет в Мюнхене. О «Пиноктико» уже высоко отозвались Самуил Лурье, Борис Кузьминский, Александр Иличевский — люди очевидно разного, но заведомо высокого литературного вкуса. Сам автор, отстраняясь от своего текста, предпочитает прятаться под маской — он, мол, только переводчик. А перед нами рукопись некоего Йенса, которому отец-каскадер перед смертью (он сильно пострадал при выполнении очередного трюка) признался, что Йенс — подкидыш, его по ошибке подбросили в «приемник» для краденых картин вместо приемника для детей. Это заставляет героя обратиться к своему прошлому; он узнает, что тогда-то и получил прозвище «Пиноктико» (помесь «Пиноккио» и «Пинакотеки»[8]); ирония ситуации еще и в том, что никаких краденых шедевров в хранилище не подкидывают, а вот местные непризнанные художники заваливают бункер-картиноприемник своими невостребованными полотнами. Однако для героя бункер — это символ, знак надежного и безопасного места-состояния, куда он всю жизнь стремится (глухой квадратный ящик для героя — аналог материнской утробы и одновременно, как водится, смерти, конца всему). Мир, однако, вовлекает героя в череду авантюрных приключений.

«Для того чтобы этот мир существовал, он должен быть непрочным, колеблющимся, нечетким, неопределенным, состоящим из смертей и недоговоренностей… Попадая в эту умышленную среду, созданную по большей части воображением, человек пытается опираться на ключевые события, чтобы совсем уж не сойти с ума, почувствовать под пальцами хоть какую-то реальность», — пишет Галина Ермошина. И дальше: «Наверное, такая литература и хороша тем, что не требует и не предполагает слишком ясной ясности»[9]. Я бы добавила — «новая» литература; в сущности, в этом смысле «Пиноктико» очень близок «Столовой Горе» и «Чужому». Реальность, утверждают эти романы, — это то, что воспринимается нами как реальность в данное время и в данном месте. Миг спустя и шаг в сторону это тоже будет реальность — но уже совершенно другая, возможно — противоречащая предыдущей, но столь же полноправная. Не то чтобы истина была «где-то там», скрыта от нас, ее, этой истины, может не быть вообще, или, напротив, истиной априори становится все, что мы принимаем за истину.

Андрей Курков. Ночной молочник. Харьков, «Фолио», 2008, 507 стр.