Новый Мир ( № 4 2009)

Мне нравится, что свои последние работы Михаил Гробман делает на досках, дверях и спинках кроватей. Композиции становятся все более грубыми, почти «Окна РОСТА»: жирный контур изображений, доведенных до состояния иероглифа, из которого бьет через край сочная, солнечная, лучистая энергия.

Плоскость фона сечется, осекается о живописный фриз, фактура не прячется, но выпирает, входит во взаимоотношения с техникой и с мессиджем — как правило, социально активным, намеренно ангажированным. Отчетливым.

Гробман создает свой новый стиль на обломках классической культуры, в свою очередь выросшей на обломках древностей, и концептуальных практик.

Однако я бы поостерегся называть Михаила концептуалистом: в его творчестве слишком много страсти — «виноградного мяса». Несмотря на многочисленные редукции и усечения, Гробман — не умозрительный схоласт, но столяр и плотник, мастер-рукодел, создающий собственную вселенную.

В ней все посчитано, внесено в реестр и каталог. А теперь он и нас посчитал. Перепись населения, оформленная в досках и холстах, классификация видов и типов, фундаментальный лексикон современности, исполненный в предельно неполиткорректной форме. С нарушением всех возможных логик и правил.

 

Лопнула крыша железная

Сморщилась ткань кулаков

Кончилась жизнь бесполезная —

Умер Илья Кабаков

............................

А над воздушною пробкою

Крылышком чуть колыша

Жизнь свою новую робкую

Пробует делать душа

(25 мая 1984, Джерси-Сити,№471)

 

Важная особенность стиля: в картинах, как и в стихах, Михаил Гробман намеренно экономит усилия. Возможно, поэтому они выходят у него нарочито декоративными и плоскостными. Фигуративность еще узнаваема, но уже схематизирована. Примитивы в духе вывесок (почти обязательно участие слов) несуществующих магазинов, модернизированный лубок.

Лубок, но не комикс: это изображение не предполагает движения или развития. Каждый объект — вещь-в-себе, законченное высказывание, что, между прочим, странно: ведь плоскость лишена глубины, объема, содержание выносится на авансцену и здесь, ярко и аляповато, бьет между глаз — или в солнечное сплетение.

Гробман хорошо понимает суть нынешнего избытка — когда каждое языковое явление или понятие, символ или знак несут в себе бесконечное количество значений и отношений, коннотаций. Потому-то и можно экономить усилия, предлагая нам только лишь каркас или схему, — зритель вынужденно домыслит все остальное.