Новый Мир ( № 4 2010)

Второй тезис носит частный характер (хотя и по-своему важен); принципиален первый. Объединяя под маркой «нового эпоса» поэтов крайне далеких друг от друга (от Марии Степановой до Андрея Родионова, от Игоря Жукова до Арсения Ровинского), Сваровский, по сути, предлагает обратить внимание на одну из составляющих их поэтик, пренебрегая другими. По большому счету, это деление вполне произвольно. Известна реакция поэзии двухтысячных в целом на субъективизм предыдущей эпохи, но по преимуществу это свойство хронотопа, а не индивидуальных поэтик. «Я» автора никуда не девается: оно может быть обозначено через минус-прием, через маску; но в соотношении субъекта и авторского «я» как раз и проявляются свойства лирической позиции.

Эпическое творчество возможно в безличной культуре, в культуре авторской поэзия, стремящаяся к объективизации впечатлений, есть факт так называемого «лиро-эпического жанра», к которому традиционно относят балладу, столь любимую многими из авторов, причисленных к «новому эпосу» (и который, по большому счету, также есть всего лишь филологический конструкт). Выбирая некую максимально остраненную ситуацию для представления своего опыта, современный поэт остается лириком, поскольку ожидает реакции именно на личностность поведения героя, на его драму или трагедию (или, обыкновенно сейчас, трагикомедию) [12] , а не на соответствие каноническим ритуальным моделям, как положено в классическом эпосе. По словам М. Л. Гаспарова, «„Я” в поэзии всегда условно: это не то, что автор есть, а то, чем он хочет быть» [13] . Почему бы ему не захотеть быть роботом?

«Дополнительная связность» псевдоэпоса, создаваемая иллюстративной рамкой книги (в которой подписи играют важнейшую роль), указывает нам на важнейший источник, к которому апеллирует Сваровский. Не само «бытие-иным», но «желание-быть-иным» есть порождающая основа баллад Сваровского. Фантазматическая реальность, сон, мечтание вполне уравнены здесь с собственно фантастической реальностью. Иное демонстрируется как подлинное, как способное — во многом именно благодаря классическому эффекту остранения — указать на истинность переживания, чувствования, страдания и сострадания. Не мне с моими взглядами писать о глубоко христианской основе стихов Сваровского, но очевидно, как именно «нищие духом», гипертрофированно представленные увечными героями героической фантастики или космооперы, способны к максимально глубинным переживаниям:

вижу:

старый погост

последний отблеск заката

робот безутешный

рыдает на могиле пришельца

        («это будущее»)

И здесь сливаются «фантастический» и «нефантастический» миры: любое измерение есть всего лишь вариация общего страдающего мироздания, которое оправдывается лишь через любовь:

            так

послушайте слово мертвого

слушайте что он теперь говорит

(в сердце бесплотном — все новое

и это новое ярко

подобно звезде горит):

в Ясенево цветет прекрасная лилия

Сидоряка —

цвет души человеческой

дочь подполковника-палача

Лиля — невеста

Лиля — кинолог-практик

Лиля — кролик и гордая птица взмывающая с плеча

степного охотника

Лиля — единственная подруга воображаемого слона

Лиля — исследователь глубин

опустившаяся до дна

мироздания

там на дне

оврага на ясеневском пустыре

лилия

в красном пальто возвышается на ветру

посмотрите

там Лиля

стоит

одна

<…>

это все

— говорит покойник —

за это

я

и умру

         («Лилия Сидоряка»)

Сваровский, занятным образом, поэт очень идеологичный. Общим местом стало сравнение «космических баллад» Андрея Родионова и Сваровского, однако поэты чуть ли не противоположны по интенции. Родионов ищет закономерностей, обыденностей в мире Иных, но демонстрирует таким образом абсурдность не только фантастического, но и здешнего мира. Сваровский, также отожествляя «Я» и «Другого», пытается найти общие закономерности, оправдывающие бытие. Это гораздо важнее «нового эпоса», это и заставляет нас ожидать новых текстов Федора Сваровского.

Данила Давыдов

[9] К у р и ц ы н  В. Время множить приставки. К понятию постпостмодернизма. — «Октябрь», 1997, № 7.

[10] Мимезис — понятие, широко употреблявшееся в истории эстетики для обозначения сущности и назначения искусства как средства воспроизведения действительности. Идея мимезиса была всесторонне разработана в античной эстетике. (Прим. ред.)

[11] .

[12] Очень поучительный материал об историческом многообразии лирики, существенно более широком, нежели наши обыденные представления, мы найдем в сборнике: «Лирика: генезис и эволюция». Составители И. Г. Матюшина, С. Ю. Неклюдов. М., РГГУ, 2007.

[13] Г а с п а р о в  М. Л. Введение. — В кн.: «Лирика: генезис и эволюция», стр. 11.

КНИЖНАЯ ПОЛКА АННЫ ГОЛУБКОВОЙ

КНИЖНАЯ ПОЛКА АННЫ ГОЛУБКОВОЙ

 

+10