— Сними меня одного, Паганини, — попросил Отставкич, и я его снял.
После чая мы устроились в зале за столом, заваленным книгами, кляссерами, журналами и радиодеталями. Отставкич для пущей многозначительности принялся разглядывать какую-то схему, по ходу дела передвигая книги с места на место.
— Хочешь, подарю коллекцию марок, — предложил он внезапно, — только тс-с-с, Михалу ни слова!
— А на что они мне, Тенгиз? Я же не филателист.
— Так станешь им! Не будь фраером, бери, пока дают. Представь, все будут заискивать перед тобой. Только отцу не говори.
— Почему?
— Э-э-э, он же писатель.
— Дай посмотреть.
Он пододвинул большой зеленый кляссер и раскрыл его. Однако интерес мой быстро угас — это были обыкновенные почтовые марки с изображением животных, цветов и космонавтов.
— А хочешь пистолет подержать настоящий? — спросил Отставкич.
— Конечно! — ответил я.
Отставкич вышел в соседнюю комнату, разделенную с залой занавесками, и долго не возвращался. Зала была небольшая, интерьер типичный для пятидесятых: круглый стол посередине, покрытый зеленой скатертью с бахромой — под цвет обоев с кленовыми листьями, огромный абажур с кисточками над столом, полированный сервант с парадной посудой напротив двери, книжные полки да канапе со стульями. Пахло валерьянкой. Наконец Отставкич вернулся, неся коричневую кобуру с портупеей. Он аккуратно положил все на стол, расстегнул кобуру и достал пистолет. Это был именной браунинг. Отставкич благоразумно разрядил оружие и протянул его мне:
— На, держи!
Большой черный пистолет приятно оттягивал руку. На стволе виднелась гравировка: “Полковнику Чхеидзе за доблестную службу”. Он был в масле и пах швейной машинкой. Я сжал рукоятку ладонью. Браунинг будто сросся с рукой. Снял с предохранителя и прицелился в один из кленовых листьев на стене. Раздался сухой щелчок.
— Здорово! — произнес я восторженно.
— Как думаешь, в чем должен разбираться мужчина в первую очередь?
Я пожал плечами.
— В оружии и в женщинах!