Новый мир. № 5, 2003

Когда за лучшее берут далекое будущее, то историю строят из фактов, которые можно интерпретировать в качестве цепи примет-предвестников искомого будущего. Остальные данные при этом либо игнорируются, либо списываются на реликты прошлого (варварства, дикости, стадиально низшей цивилизации), либо описываются в терминах движущих противоречий, как это излагалось в «Коммунистическом манифесте». Просветительско-утопической схеме подчинялась советская пресса, только движущие противоречия чем дальше, тем больше заменялись безобидными «отдельными недостатками». Таким образом, в советских СМИ имелась промежуточная картина истории — между той, которая задает идеал далекого будущего, и той, которая признает идеал почти осуществленным, лишь довершаемым ближайшим будущим.

Когда за идеал принимается ближайшее будущее, которое вот-вот наступит (как это делалось в то советское время, когда коммунизм обещали через двадцать лет; сегодня оптимистическим предвосхищением близкого будущего отличается глобалистский неолиберализм), то на самом деле речь идет о реалиях настоящего и недавнего прошлого, которые требуется сохранить и укрепить. История выглядит как прогресс, утыкающийся в настоящее, а будущее требуется только ради «дальнейшего совершенствования», если пользоваться памятным выражением советских партийных вождей. Под совершенствованием понимается, во-первых, преодоление «отдельных недостатков» (в их роли выступают, например, коррупция и терроризм), а во-вторых, распространение идеального стандарта общества и экономики на все цивилизационные территории.

Разумеется, конкретный журналист, газета, телеканал могут вовсе и не думать о прогрессе или регрессе, а попросту отрабатывать определенные инвестиции. Но историческое сознание задает словарь для продвижения групповых интересов в общественное мнение. Идеологические традиции тем самым экономически и политически приватизируются. Таким образом, идеи прогресса, возникшие в эпоху Просвещения, стали собственностью нынешних мировых монополий, управляющих глобальным рынком.

Теперь уже не отделишь схемы исторического сознания от текущей геополитики. Получается, что она — через журналистику — не просто ими пользуется, но постоянно вдыхает в них новую историческую жизнь — чувствительно, а подчас даже болезненно их актуализирует. И журналистике хорошо: благодаря упаковке в высокие идеологические схемы ее деловые интересы обретают мировоззренческую высоту.

«Все у нас получится»/«ничего у нас не получается». Уточним: утопия ближайшего будущего не предполагает радикальной критики «своей» современности («чужую», «еще не достигшую» закрепляемых стандартов, критиковать можно и нужно). Между тем в наших либеральных масс-медиа наблюдается постоянная критика нашей же современности (да и истории). Не потому ли, что в подсознании нашей четвертой власти Россия предстает в функции «враждебного окружения»? Ну да, за свободу слова как бы все время приходится воевать с прочими тремя властями (а воюют ведь с врагом). Даже теракт на Дубровке стал поводом к ламентациям и саркастическим комментариям об ограничениях свободы слова — и это несмотря на вполне убийственную свободу показа передвижений спецподразделения накануне штурма…

Сосредоточенные на 6-й и 4-й кнопках, а также на дилетантском информационном вещании подмосковного 3-го канала архивные подрывники, которые все пускают под откос поезда, хотя война давно закончилась, любят проехаться по политике ОРТ и РТР: дескать, и раболепствуют перед властью, и в эфир не допускают оппозиционных политиков, и цензуре подчиняются. На самом деле новости всюду одинаковы (см. выше), только расставлены по-разному, да легкие комментаторские акценты несколько меняют оптику. А раз факты приводятся всюду одни и те же, значит, телекартинка мира идентична. Все выбирают что похуже, все кормятся хаосом. Но одни при этом все-таки предпочитают позиционировать себя в ситуации «среди своих», тогда как другие — «среди чужих».

Свое/чужое — оператор приспособления исторического сознания к конъюнктуре, которая равно важна и для тех, и для других. Конъюнктура разная — она зависит от того, кто платит или помогает коммерчески существовать своим влиянием: государство или частные политические агенты, которые могут находиться и за рубежом. Внеконъюнктурна только позиция национально ангажированного здравого смысла, не случайно редкая в наших новостных и аналитических программах. Ее в официальный вагон почему-то не пускают, и она едет на подножке, как «Однако» после программы «Время». В оппозиционный же транспорт ее не пускают тем более, поскольку там отождествляют естественный скепсис по поводу импортного бесплатного сыра (и продающих его отечественных идеологических лоточников) с патриотически-апокалиптическим способом национальной самоидентификации.