Новый мир. № 5, 2003

Ты сбросишь платье, словно кокон,
прильнешь, забыв о суете, —
так бабочка у чьих-то окон,
быть может, бьется в темноте.
Ее страшат заботы утра,
ей нужен свет запретных свеч,
чтоб крылья цвета перламутра
на том огне беспечно сжечь.

* * *

Уличному скрипачу.

Блаженна калеки улыбка —
он рад приближенью весны, —
рыдай, одинокая скрипка,
на злом пепелище страны,
рыдай в подворотнях московских
и на площадях городских
и вместо курантов кремлевских
рыдай в наших душах пустых.
Пусть робко, и жалко, и хрипло
играет калека-скрипач,
рыдай, одинокая скрипка,
по нищенке-родине плачь!

* * *

Сшивай небесное-земное
своими нитями, снежок,
воображение ночное
и тот, из детства, бережок,
где в синеве маячил парус
и обещал не то чтоб рай —
волны разбившейся стеклярус,
Тавриды богоданный край;
латай, затягивай потуже
все то, что сб`ылось — не сбыл'oсь,
кольцом январской лютой стужи
скрепляй, что сшить не удалось —
и обретенья, и утраты,
надежд цветные лоскуты,
накладывай зимы заплаты
поверх зловещей пустоты,
баюкай музыкой сознанье,
прикосновением лечи…
…Ложится снег, как подаянье,
в беззвездной нищенской ночи,
и под немое это пенье
все мается, едва дыша,
наивной верой в Воскресенье
заледеневшая душа.

Андрей Волос Путевка на целину (1954)

Волос Андрей Германович родился в 1955 году. Окончил Московский институт им. Губкина. Постоянный автор журнала. Живет в Москве. Предлагаемый рассказ продолжает известный повествовательный цикл «Хуррамабад», за который в 2001 году писатель был удостоен Государственной премии РФ. Лауреат премий «Антибукер» и «Москва — Пенне».

1

Под горой текла речка. За ее валунами, галькой и шумной глинистой водой простиралась бугристая равнина. В отдалении степь становилась все более гладкой. Между горой и речкой лепились друг к другу разновысокие, но одинаково приземистые строения обогатительной фабрики. Над одним из них торчала кирпичная труба. Шершавый ветер со стороны Кызылкумов быстро размазывал бурый дым по серо-желтому небу.

Там, где краюха склона была отвесно срезана, из черных устий штолен время от времени выкатывались тяжелые вагонетки. Опустошенные, они, весело грохоча, вновь пропадали в горе.

К ночи свежело, оседала пыль, густо-молочная россыпь звезд тяжелой серебряной сетью повисала над горячей землей. Рудник стихал, и десяток тусклых его фонарей казался отражением горних светил.

Когда тыквища мясо-красного солнца вырастала из-за горизонта, все начиналось сначала: что-то вздрагивало в недрах, вагонетки тащили пестрые груды скальной породы, силой вырванной из пасти горы, кряхтели мельницы на фабрике, шипела вода, покрикивали рабочие, — и опять все это, сливаясь в невнятный гул, до позднего вечера каталось по склону холма, на котором поселок рассбыпал свои дома и кибитки.

Два раза в день дымная самосвальная машина, груженная зеленоватым шеелитовым концентратом, с ревом разворачивалась у распахнутых ворот. Выгорелый розовый флаг на воротах трепетал, прощаясь. Каменистая дорога поначалу тупо перла вверх. Миновав поселок, она сминалась в петлявый серпантин.

Кое-как взобравшись к урезу неба, грузовик исчезал — чтобы где-то там за перевалом достигнуть железнодорожной станции Зирабулак.

2

Окно комнаты было распахнуто, и в него лился свежий утренний воздух.

Впрочем, об эту пору все окна поселка были распахнуты, и в них лился свежий утренний воздух. В том числе и в доме через улицу, где помещалось Рудоуправление. Но там вдобавок только что началась планерка, поэтому из окон навстречу свежему утреннему воздуху летел мощный поток яростной брани пополам с клубами табачища.