Новый Мир ( № 5 2007)

качайся, щелкай, детский метроном,

подыгрывая скрипочке цыганской,

чтобы мерещился за облачным окном

цианистый прилив венецианский

 

*        *

  *

месяц цинковый смотрит в окно

одноглазый сквозь зимнюю тьму

столько всякого сочинено

а зачем до сих пор не пойму

добросовестной смерти залог

феникс нет городской воробей

истлевающий друг-каталог

детских радостей взрослых скорбей

помотаю дурной головой

закрывая ночную тетрадь

жизнь долга да и мне не впервой

путеводные звезды терять

месяц медленный в темном окне

все нехитро чудесно старо

и молчит астронавт на луне

словно нищий в московском метро

 

*        *

  *

Уеду в Рим и в Риме буду жить,

какую-нибудь арку сторожить

(там много арок — все-таки не Дрезден),

а в городе моем прозрачный хруст

снежка, дом прежний выстужен и пуст,

и говорит “хозяева в отъезде”

автоответчик, красным огоньком

подмигивая. Рим, всеобщий дом!

Там дева-мгла склоняется над книгой

исхода, молдаван, отец семье,

болтает с эфиопом на скамье,

поленту называя мамалыгой.

Живущий там — на кладбище живет.

Ест твердый сыр, речную воду пьет,

как старый тис, шумит в священной роще.

Уеду в Рим и в Риме буду петь.

Там оскуденье времени терпеть

не легче, но естественней и проще.

Там воздух — мрамор, лунные лучи

густеют в католической ночи,

как бы с небес любовная записка...

А римлянин, не слушая меня,

фырчит: “Какая, Господи, херня!

Уж если жить, то разве в Сан-Франциско”.

 

*        *

  *

Побыв и прахом, и водой, и глиняным

болваном в полный рост, очнуться вдруг

млекопитающим, снабженным именем

и отчеством. Венера, светлый дух,

еще сияет, а на расстоянии,

где все слова — “свобода”, “сердце”, “я” —

бессмысленны, готовы к расставанию

ее немногословные друзья.

Ты говорил задолго до Вергилия,

на утреннем ветру простыл, продрог,

струна твоя — оленье сухожилие,

труба твоя — заговоренный рог.

Побыв младенцем и венцом творения —

отчаяться, невольно различать

лиловую печать неодобрения

на всем живом и тления печать.

Жизнь шелестит потертой ассигнацией —

не спишь, не голодаешь ли, Адам?

Есть многое на свете, друг Горацио,

что и не снилось нашим господам.

Как умирают слоны

Алексеев Игорь Геннадиевич родился в 1959 году. Закончил Саратовский медицинский институт. Кандидат медицинских наук. Автор пяти поэтических сборников. Живет в Саратове. В “Новом мире” печатается впервые.

Я буду соображать до конца. И писать записки. И заталкивать их в бутылки. И бросать в море.

 

Десять минут