Почему поляна не была застроена — никто не знал. Вернее, кто-то знал. Потом узнали и мы, когда туда пригнали экскаватор и стали рыть траншеи для постройки чего-то большого. Траншеи глубокие — метра три. Первые же ковши оказались наполненными глиной вперемешку с человеческими костями. Дальше — больше. Из земли появлялись груды человеческих костей, истлевшая военная амуниция. Немецкая.
Станция узловая. Проходили сотни вагонов с пленными немцами. Они мерли сотнями. Их выбрасывали из вагонов и закапывали рядом. Огромная братская могила.
На дне траншей кости лежали в несколько слоев. Они были коричнево- желтого, иногда красноватого оттенка. Больше всего было тазовых костей и костей ног. Мелкие кости перемалывались экскаватором и тонули в кучах глины. Черепа были желанной находкой. Особенно черепа с нижней челюстью. Нижняя челюсть, такой нежный ободок, обычно терялся вместе с остальными мелкими костями.
Весело было надеть череп на палку и гонять на велике за визжащими девчонками. Или в грязи играть в футбол чьей-то бывшей головой. Резиновые сапоги, сырая глина и мечущаяся пустая голова, глазницы которой еще несли чей-то взгляд. О вандализме никто не думал. Да и слова такого никто не знал. Проходившие мимо взрослые не обращали внимания — своих дел полно.
Помню совершенно отчетливо, что какая-то капля совести или чего-то подобного булькала где-то глубоко в груди. Но генетически вросшая ненависть к фашистам, подпитываемая рассказами родителей, чтением героических книжек, фильмами о войне, гасила начатки сострадания к останкам несчастных немцев.
Мы набирали кучу черепов, и начиналось бомбометание в оставленный на месте экскаватор. Железо гулко отзывалось на удары. Черепа не раскалывались. Не хватало мальчишеских силенок. Тогда мы насаживали черепа на палки, ставили на краю траншеи и осколками кирпичей начинали обстреливать их. Обычно с третьего-пятого попадания, особенно в переносицу, черепа разбивались, как обычная глиняная посуда. Долбили мы их до последнего. Вернее, до потери интереса к этому занятию. А что мы еще придумывали, я уже не помню.
Я стал видеть
Как-то неожиданно я понял, что стал чаще видеть ноги. Не свои, конечно, я их и так вижу каждый день в том или ином виде. Они не радуют меня. Раньше они были живые и мощные. А сейчас они разные. Одна толще (в ней глубокая вена тромбанулась). А другая стала худой, с отвисшей на икре кожей. Нет спортивной нагрузки. Вот нога и сдулась.